– И на шерсть?

– И на шерсть.

– Бывает, – спокойно отозвался Волк, прижал меня к себе, приобняв.

Я всхлипнула и уткнулась в кожу его куртки.

– Вам нужно успокоиться, – твёрдо посоветовал капитан, – первые отряды уже в тронном зале. Сначала присягу приносит вся армия, которая есть в столице и окрестностях, потом герцоги, графы, маркизы…

«Майя! Соберись!». Но я снова всхлипнула.

– Румпель, отпусти королеву! – вдруг раздался позади ненавистный голос.

Я замерла.

– Да? А зачем?

– Он не должен видеть сейчас моего лица, – быстро прошептала я железному капитану.

И не поняла, Румпель услышал меня или нет.

– Затем, чтобы случайно не пропороть свою симпатичную курточку сталью.

– Ну, попробуй.

Если в голосе Бертрана сквозила ядовитая насмешка, то тон Румпеля, напротив, оставался холодным, как лёд.

– Отпусти королеву, и я попробую.

– А зачем?

Я быстро заморгала. Слёз больше не было, одна лишь злость. Вскинула голову, отстранилась.

– Ваша светлость, проводите меня в тронный зал, – велела ровным голосом, не оглядываясь на Бертрана.

Румпель поклонился, я подала руку, он почтительно её взял, и мы прошествовали прочь.

– Майя…

В голосе Бертрана прозвучала растерянность, но я проигнорировала его. Ты-то Кот, да я-то не кошка.

Тронный зал показался мне похожим на храм: два ряда колонн, с каждой свисают стяги. Колонны соединяли арки, покрытые позолоченной резьбой, а между ними на цепях свисали люстры, похожие на колёса. В целом было пышно и мрачно. Трон, покрытый сусальным золотом, высился под тёмно-вишнёвой бархатной сенью.

Меня встретили громогласным рёвом. Я прошла, стараясь держать осанку, и опустилась на трон. И началось…

Румпель, стоявший слева, чуть впереди от трона, представлял полки и тихо подсказывал мне, что говорить. Бертран, последовавший за нами, встал справа. Он молчал. Я была благодарна капитану за подсказки: голова быстро закружилась, и всё поплыло. Множество лиц, грохот чётких шагов, и много-много имён.

Когда прошли полки, последовали аристократы. Румпель повторял за церемониймейстером имя каждого, и, пока герцог или граф шёл к трону, тихо подсказывал за что и как нужно их наградить. Я совершенно перестала что-либо соображать. Мне было так плохо, как не было даже на свадьбе. Несмотря на объём зала, я истекала потом и задыхалась от нехватки кислорода.

А они всё шли и шли…

Сколько ж их… Нет, ну честно! Эрталии точно не помешала бы маленькая животворящая революция.

Я послушно повторяла какие-то тёплые, приветливые слова, кого-то награждала орденами, кого-то – поместьями, чинами и очень старалась не запутаться. Но язык буквально разбух во рту. И я не сразу поняла, когда всё завершилось. Бертран подошёл и первым предложил руку. И мне ничего не оставалось делать, кроме как опереться о неё. Боюсь, иначе я могла бы упасть.

Мне ещё раз покричали славу, и мы, наконец, покинули ужасное помещение.

– Майя, – тихо шепнул Бертран, когда мы направлялись к моим покоям, – нам надо поговорить.

Я сморщилась. О чём? «Ах, обмануть меня не сложно: я сам обманываться рад?».

– Потом. У меня голова болит.

– Что случилось?

Конечно, я поняла, что он имеет ввиду, но…

– Присяга. И я устала. Правда, очень устала.

Он остановился у дверей в мои покои, потеряно заглянул в моё лицо, пытаясь прочитать взгляд, но я отвернулась.

– Спокойной ночи, Бертран. Сегодня я не хочу никого видеть.

И закрыла дверь перед самым его носом. А затем сползла по ней вниз и уткнулась лицом в коленки.

Вот так странно… Вот вроде ты всё понимаешь, всё знаешь. Что никому нельзя верить, что мужчины всегда предают, что… И всё равно попадаешь всё на тот же, старый как мир, развод. Эх… Глупое, глупое сердце.

– Майя, – прошептала самой себе, – у тебя дочка. Это много. Это – смысл всей жизни. И нам никто больше не нужен.

А слёзы всё равно текли и текли. Наверное, это просто стресс от всего пережитого. И вовсе я не влюбилась. В кого? В этого мартовского кота?

Я обняла колени и принялась думать о том, как мне вернуться к дочке, а перед глазами мелькали образы: Анри с обнажённой шпагой, вопящая Белоснежка, Румпель с вертикальными зрачками, Илиана… Вот бы уснуть и проснуться в привычном мире. Встать, смолоть и заварить кофе, закинуть в кастрюльку кашку, или… И включить какую-нибудь старую добрую комедию. Только не «Три орешка для Золушки» или в этом роде. Знаю, что точно долго-долго никаких сказок смотреть буду не в состоянии.

Мир плавился и растекался, то обдавая меня жаром, то заставляя от холода стучать зубами.

А потом кто-то большой и тёплый взял меня на руки, отнёс и положил на постель. Заботливо снял туфли, корсет, платье, оставив одну сорочку. Лёг рядом и накрыл меня одеялом.

– Ненавижу тебя, – прошептала я, обняв его одной рукой.

– Ага, – ответил он тихо. – Спи.

Я уткнулась в его грудь и уснула.

***

Следующим утром я велела Чернавке позвать знахарку, госпожу Карабос.

Не буду больше ходить, где ни попадя. Судя по всему, ночью у меня был жар: волосы прилипли ко лбу, и понадобилось срочно менять сорочку и постельное бельё, они оказались влажными. Особенно наволочка. Тело ломило. Но хуже всего было то, что я совершенно не помнила, как оказалась в постели.