«Лесные, – подумала Кира, и сердце, бухнув, сжалось в тугой комок. – Чешка».
– Дэшшил, – прошептала она вслух и попыталась открыть глаза.
Тщетно.
Что-то мешало, наваливалось на веки, неприятным зудом стягивало виски.
Кира поднесла ладонь к лицу. Так и есть: повязка. Шершавая, не слишком тугая, но…
– Тише, деточка, тише, – ласково пропел над ухом женский голос, и кто-то настойчиво надавил на плечо.
А Кира и не заметила, что успела сесть.
Впрочем, эту её вольность быстро исправили, вновь уложив на мягкие подушки. Осенённая внезапной догадкой, Кира перестала теребить повязку и потянулась к затылку, затем к шее, к воротнику… и вспомнила, что на выданной старейшинами одежде не было капюшона. Нечем было прикрыться. Да и, судя по вышитому узору под пальцами, это уже явно другая туника. Даже, скорее, рубаха.
Пуговицы холодные, мелкие, гладкие, как камешки…
И ткань мягкая, а под ней ничего, кроме ещё одной повязки на бедре, если верить зуду.
«И почему же ты тогда «деточка», раз уже осмотрена, перевязана и лежишь тут во всём своём чёрном великолепии?»
А самое главное – где это, «тут»…
– В порядке твой Дэшшил, – продолжила женщина, кажется, уже из другого конца комнаты. – Скоро увидитесь. Вот сейчас глазки проверим…
Неожиданно к щеке прикоснулись грубые мозолистые пальцы, и Кира невольно отпрянула, тут же треснувшись головой о спинку кровати. Наверное, о спинку, хотя кто местную мебель знает.
– Ну-ну, – усмехнулась незнакомка, невесть как оказавшаяся рядом так быстро. – Я девочек не ем, только вредных мальчишек, которые подглядывают в окна, когда вроде как должны отцу помогать… а ну брысь отсюда!
Где-то что-то звякнуло, громыхнуло, потопало и стихло.
– То-то же. Не дёргайся больше, я просто хочу снять повязку. Хорошо?
Кира неуверенно кивнула, совершенно не представляя, как себя вести.
С ней явно обращались как с живой, но… что-то тут было нечисто.
Или эта женщина оболочек никогда не видела и просто не понимала, кто перед ней, что, конечно, странно, но хоть немного вероятно. Или же это очередной виток игры, где окружающим известно куда больше, чем самой Кире, что ей уже порядком надоело и начало раздражать. В любом случае дёргаться и правда больше не стоило. Проломить себе голову она всегда успеет.
– Вот так, – приговаривала женщина, разматывая ткань, слой за слоем, – вот так, уже почти…
Когда повязка наконец полностью спала, щекотно скользнув хвостиком по щеке, вместо ожидаемого облегчения переносицу вдруг свело, и Кира нахмурилась и зажмурилась посильнее, с трудом сдерживаясь, чтобы не потянуться к лицу руками.
– Не торопись, потерпи секундочку, – поняла её гримасу женщина. – Сейчас пройдёт. И глазки открывай медленно… Свет я приглушила, но всё же.
Поднятие век оказалось настоящим испытанием для нервной системы. Было не больно, нет. Скорее, неприятно. Как зубы лечить – вроде всё заморозили, а сверло всё равно так противно впивается, и отдача по всей челюсти, да и вообще, кому по вкусу, когда у него во рту копошатся?
Медленно, медленно, по миллиметру. Сначала увидеть собственные ресницы, дрожащие в мутном сером тумане. Потом – размытое пятно, что по мере моргания обретает чёткость и яркость и вскоре превращается в миловидное лицо молодой женщины.
Слишком миловидное и слишком молодое для таких отчаянно грустных глаз.
– Совсем другое дело, – одними губами улыбнулась незнакомка и отстранилась, позволяя разглядеть себя целиком.
Высокая, тоненькая как тростинка, из-за бледной фарфоровой кожи напоминающая статуэтку. Каштановые волосы собраны на макушке в растрёпанный пучок, аккуратные маленькие уши с типичными для элоргов заострёнными мочками обнажены. А в неглубоком вырезе лёгкого платья виднеются беспорядочные линии, что бежевой решёткой покрывают ключицы и частично шею.
Кира читала, что по этим линиям – почти родимым пятнам – элорги когда-то и без помощи знающих могли определять судьбу и предрасположенность ребёнка к определённому виду искусства. Но то ли навык со временем был потерян, то ли такие предсказания утратили актуальность, то ли ничего не изменилось, а элорги просто перестали болтать о своих тайнах на каждом углу. Так или иначе, об этом давно уже никто не говорил, только в старых талмудах упоминания остались.
А вот воспитанники Торна в лорнийских семьях, кстати, рождались без узора, что позволяло быстро их вычислить, не дожидаясь проявления способностей. Об этом Кире рассказывал Айк…
– Встать можешь? – спросила женщина, не делая попыток приблизиться и помочь.
Кира кивнула и на удивление проворно села и свесила ноги с кровати. Да, самой обычной кровати – не койки с панцирной сеткой, не соломенного тюфяка, не аэродрома с балдахином. Просто достаточно высокой, двуспальной, изголовьем обращённой к стене просторной комнаты. С одной стороны кресло и столик с книгой. С другой – огромное панорамное окно, завешенное полупрозрачной шторой, за которой при желании можно разглядеть укрытый сумерками двор.
Коснувшись голыми ступнями мягкого ковра на полу, Кира перевела взгляд от окна на свою медсестру, но сказать ничего не успела – та заговорила первой:
– Я Эллоа. Ты Кира, я знаю. Это наш дом. Остальное тебе расскажет муж.
Кира хотела было спросить, чей муж, но Эллоа шагнула вперёд, с неожиданной силой подхватила её под мышки и, помогая встать на ватные ноги, продолжила:
– Очень вы нас удивили, знаешь ли. В этих краях лет двести падших не было. Хотя раньше, по слухам, что ни день – то новая парочка. И тут вы, с утра пораньше, да ещё и по старинке, с высоты да в воду…
Падшие? Парочка? По старинке?
Кира растерянно моргнула и покачнулась, когда Эллоа отпустила её и отступила на несколько шагов.
– Наши болтают всякое, волнуются, но я думаю… это хорошо. Правильно. Негоже разумным врагами жить, и только такие, как вы с мужем…
Если до этого Кира чувствовала себя нормально, то теперь нестерпимо разболелась голова. Она сжала пальцами переносицу и зажмурилась.
