– Эм… что?! – выдавливаю, когда сквозь барабанящее в ушах сердце до слуха доносится его недовольный голос.

– То! Я тысячу раз говорил, чтобы замок ты на дверях не запирала.

Всё. Былого трепета как ни бывало. Единственное, чего я хочу – это схватить его за нос и с силой сжать, чтобы перестал на меня так смотреть.

– Во-первых, не тысячу раз, а один. Во-вторых, я вам уже сказала, что не буду мыться с открытой дверью. И как вы вообще узнали?!

– Рентгеном просветил. Что за идиотский вопрос? Я дёрнул дверь.

– Замечательно просто! То есть в тот момент когда я мылась в душе, вы дёргали мою дверь?! – выпаливаю, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. – И после этого вы хотите, чтобы я её не запирала?! Чтобы в следующий раз вы ещё и в ванную ко мне зашли?!

– Если ты не будешь запираться, у меня не будет нужды без надобности ничего дёргать.

– Да ладно? А вам не кажется, что это какой-то замкнутый круг получается?

– Не кажется.

– А мне - да. И я вам уже сказала, что с открытой дверью мыться не буду!

– А я тебе сказал, что вырежу замки.

Боже, лучше бы он и дальше молчал…

Вместо ответа, поджимаю губы, молча разворачиваюсь, но уйти Воскресенский мне опять не даёт в очередной раз схватив за руку.

– Что ещё? Предъявите мне претензии за то, что я дышу неправильно и сплю не на том боку, на котором надо?

– Нет. Хотя лучше спи на правом. На левом нагрузка на сердце больше.

– Знаете что, вы просто…

– Знаю. Я не об этом хотел поговорить. Прости меня.

– Чего?! – резко замолкнув, непонимающе смотрю на Воскресенского.

Не поняла, это что, шутка такая? Хотя, судя по абсолютно непроницаемому выражению лица, он сейчас вполне серьёзен.

– За то, что было неделю назад. Я не должен был озвучивать то, что происходит между нами без твоего согласия. На счёт того, что будет, когда ты родишь, можешь тоже не волноваться. Я уволюсь из клиники сразу после того, как ты родишь. Ты останешься здесь.

Всё ещё в ступоре смотрю на хмурого Игоря и не знаю, как реагировать на его слова. По хорошему, мне бы обрадоваться. Мало того, что он извинился и фактически впервые признал, что был не прав, так ещё и мне теперь не надо переживать, как объяснить, что после родов ребёнок будет с ним, а не со мной. О наших дальнейших взаимоотношения просто никто не узнает. А я смогу придумать какую угодно легенду. Например, что мы наняли няню, или вообще разошлись, а с малышом сидит моя мама, пока я работаю… Никто не узнает, что это не правда, потому что Игоря тут больше не будет.

Только вот почему-то эта мысль совсем не радует.

– Эм… хорошо. Я, поняла… – киваю, как китайский болванчик, потому что не знаю, как на это всё реагировать. В душе полнейший раздрай, а в голове каша. – Это всё?

– Нет, ещё кое что. Хотел тебе отдать, – вытаскивает из кармана снимок УЗИ, который дала ему Комарова и протягивает мне. – Видел как ты смотрела на него в кабинете. Ты же хранишь прошлый. Если хочешь, этот тоже можешь забрать себе.

– Спасибо, – шепчу, выхватывая фотографию у него из рук так быстро, будто боюсь, что сейчас он передумает и её у меня заберёт.

Правда забрать снимок с первого раза не получается, потому что Воскресенский неожиданно прижимает мои пальцы своими, в тот момент, когда я за ним тянусь. Поднимаю на него вопросительный взгляд, так и застыв со снимком, который он сжимает поверх моих пальцев.

Не знаю сколько длится эта немая сцена, но отмираю я в тот момент, когда слышу кашлянье и громкий возглас у себя за спиной.

– Алиса?

Резко разворачиваюсь и упираюсь взглядом в….

– Мама?!

Глава 27

Глава 27

– Мама?! – выдавливаю растерянно. – Что ты здесь делаешь?!

Даже моргаю несколько раз, потому что первое, что приходит на ум – у меня галлюцинации. Но, судя по тому, что даже проморгавшись картинка не меняется – мне не чудится.

– Вадику нужно пройти переосвидетельствование инвалидности. Я ещё два месяца назад должна была документы подать, но тут эта опухоль… совсем не до того было, а сейчас уже все сроки просрочились, – с не менее растерянным видом проговаривает мама. – Пришлось срочно вылететь из Германии, плюс документы подвезти в поликлинику о том, что у Вадюшки была операция на мозг, чтобы встать в очередь на дополнительные пособия. Да и тебя заодно хотела навестить… Ты мне в последнее время какой-то странной казалась. Грустной, рассеянной… У меня сердце было не на месте. Ну какая я мать, если бросила тебя здесь одну на такой длительный срок… С самолёта сразу к тебе поехала. Пришла на отделение, а мне старшая медсестра сказала, что ты в гинекологии на УЗИ… Алиса, что происходит? – переводит оторопелый взгляд с меня на Воскресенского и обратно.

И, господи-боже, только сейчас до меня доходит, что я так и сжимаю в пальцах уголок снимка УЗИ. Тут же вырываю его из рук Игоря и пытаюсь спрятать за спину, но слишком поздно, потому что мама замечает его раньше и буквально выхватывает у меня из рук.

– Господи, – выдыхает, прижимая рот ладонью. – Алиса, так это правда?! Ты беременна?! А я-то подумала, что ваша старшая что-то перепутала, когда я стала о тебе спрашивать. Ну мало ли, спутала с какой-то другой медсестрой… Так вот почему ты такая странная была в последнюю неделю? Я как чувствовала, что что-то случилось! – продолжает бормотать мама, всё ещё смотря на снимок, после чего переводит взгляд на Игоря. – А вы… отец Алисиного ребёнка?

– Да! – сама от себя на ожидая, выпаливаю раньше, чем Воскресенский успевает что либо ответить. – Мам, познакомься, это Игорь, он… отец.

Видимо правду говорят, что всё познаётся в сравнении. Если ещё неделю назад, когда вся клиника узнала, что я жду ребёнка от Воскресенского, я считала, что дела мои обстоят хуже некуда. То сейчас, смотря на стоящую в двух шагах от меня маму, я в полной мере осознаю, насколько ошибалась.

Впервые в жизни чувствую себя растерянной настолько, что даже не понимаю, как быть. Чувствую на себе взгляд Игоря, но стараюсь не поворачиваться в его сторону. Страшно. Если он сейчас скажет маме правду, что я к его ребёнку не имею никакого отношения, то будет иметь на это полное право.

– Мария Владимировна, – протягивает руку Игорю.

Чувствую, как моё сердце в этот момент делает тройной кульбит и подскакивает к самому горлу. И какое же я испытываю облегчение, когда Воскресенский отвечает на мамино рукопожатие.

– Игорь, приятно познакомиться.

– Мне… эм… тоже. Алиса, а какой у тебя срок?

– Маленький. Семь недель. Мам, прости, пожалуйста, что сразу тебе не рассказала! Я просто не хотела тебя дёргать, у тебя и так забот хватало с Вадиком, операцией и прочим, – начинаю самым настоящим образом тараторить. – Умоляю, не смотри на меня так.

– Как?

– Разочарованно.

– Я не разочарована, Алиса. Но расстроена. Неужели ты думаешь, что новость о твоей беременности была бы для меня каким-то лишним грузом? Я же твоя мать в конце концов, и переживаю за тебя. Что бы там ни было, и сколько бы тебе ни было лет, ты была есть и будешь моим ребёнком. И я хочу быть в курсе того, что с тобой происходит. Я должна знать, что творится в твоей жизни, понимаешь?

– Понимаю… Прости, мам, этого больше не повторится, – выдавливаю, прекрасно понимая, что вру ей и в эту самую секунду и в дальнейшем буду вынуждена врать.

Сердце от этой мысли колошматит так, что кажется его стук разносится на всё отделение.