– Ага, кроме того, что ты орёшь, как динозавриха, – шипит себе под нос Леся.
– Я не по работе, – господи, пожалуйста, молчи. Ничего не говори! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – Я пришёл забрать Вершинину, – чёрт!!!
Поджимаю губы и отвожу взгляд в сторону, почувствовав, как на меня переводит взгляд вся смена. Наверно глупо делать вид, что я не понимаю, о
ком идёт речь?
Точно глупо. Как минимум потому что в следующую секунду Воскресенский подходит ко мне и встаёт прямо напротив, практически касаясь носками ботинок моей больничной обуви. И смотрит. В упор выжидающе смотрит на меня.
Господи, ну зачем так делать!
Не выдержав, поднимаю взгляд на Игоря, стараясь игнорировать тот факт, что у меня полыхают щёки.
– Вершинину? А что она натворила?
Не знаю видит ли Воскресенский мольбу в моём взгляде, но даже если так, он её определённо точно игнорирует.
– Ничего не натворила, – говорит спокойной, всё также продолжая стоять напротив и смотреть на меня. В то время как у меня самой пульс уже и в ушах, и в висках, и в горле громыхает. – Карточка твоя где?
Этот вопрос уже явно мне адресован. Значит, уже знает, что я у гинеколога была. И когда только успевает за всем следить?
Под пристальным взглядом всего отделения вытаскиваю из сумки характерную медицинскую карту беременной и передаю Воскресенскому. Но вместо того, чтобы забрать её у меня, он хватает меня за запястье и подтягивает к себе. После чего разворачивается к Анне Викторовне.
– Вершинина ждёт ребёнка. От меня. Так что ни о каких дополнительных дежурствах, ночных сменах или усилениях в приёмнике речи быть не может. С сегодняшнего дня она переходит на лёгкий труд. На счёт документов не переживайте, я лично прослежу, чтобы из гинекологии перевели все необходимые бумаги.
Вот теперь он наконец забирает у меня из рук медицинскую карту и запихивает её себе подмышку.
– Поехали домой, у меня машина заведёная на парковке стоит, – бесцеремонно хватает меня за руку и уводит с отделения.
Глава 25
Глава 25
– Так и будешь молчать?
– Мне не о чём с вами разговаривать, – выжимаю из себя, ловя на себе взгляд Воскресенского в отражении стекла, когда он притормаживает машину возле ворот.
– Да неужто? Полтора часа дороги в гробовой тишине. Ты у нас конечно не отличаешься большой болтливостью, но это чересчур даже для тебя.
Ничего не отвечаю. Даже головы не поворачиваю в его сторону, так и продолжая смотреть в окно джипа, и изо всех сил заставляю себя не концентрировать внимание на отражающемся в нём Воскресенском.
Господи, я в этой чёртовой машине даже отвернуться нормально не могу, куда не плюнь – либо он, либо его отражение в стёклах!
Как только ворота перед нами разъезжаются, и Игорь паркует машину на подъездной дорожке, тут же открываю дверь, также молча вылезаю из машины и так и не повернувшись в его сторону, направляюсь к дому. Вот только сделать этого мне не дают, потому что в следующую секунду Воскресенский ловит меня за руку и дёргает на себя, заставляя обернуться.
– Далеко собралась? – говорит до зубного скрежета раздражающе-спокойным тоном.
– Глупый вопрос, учитывая, что мы приехали к вам домой. У меня же благодаря вашим стараниям своего больше нет. Кстати, надеюсь хотя бы со второй попытки вы выполнили своё обещание и забрали из моей теперь уже бывшей квартиры мои вещи? Или помимо того, что я живу в вашем доме, я теперь ещё и обязана буду носить вашу одежду? – произношу как можно более ровным голосом, не без труда выдерживая на себе взгляд Воскресенского.
Понятия не имею о чём он сейчас думает, но с ответом почему-то не торопится. И только спустя пару минут наконец открывает дверцу багажника и достаёт оттуда мою старую спортивную сумку. Только в руки мне её не отдаёт. Вместо этого молча проходит мимо меня в сторону дома, также молча поднимается на крыльцо и отпирает дверь. Мне ничего не остаётся, кроме как пойти за ним следом.
Быстро разуваюсь, порывшись в сумке достаю оттуда футболку и спортивные штаны и под пристальным взглядом хозяина дома иду в ванную комнату. И да, запираю дверь на замок. Мою руки, переодеваюсь и как только выхожу из ванной, в буквальном смысле слова натыкаюсь на стоящего на пороге Воскресенского.
– Пойдём на кухню, тебе нужно поесть. Только давай без лишних споров. Это не тот момент, где нужно демонстрировать характер и выпячивать свою обиду, Алиса.
Молчу. Просто молчу и прямиком направляюсь на кухню. Достаю из холодильника порезанный на кусочки свиной окорок, который ещё с утра достала из морозилки размораживаться, накидываю фартук, беру кухонный молоток и начинаю бить по мясу. И да, представляю на месте окорока вполне конкретное мужское лицо.
И всё бы хорошо, меня даже в какой-то степени начало отпускать. Хотя, кому я вру? Ничерта меня не отпускает. Но я хотя бы немного отвлеклась. Вот только вошедший на кухню и вставший у меня за спиной Воскресенский испортил всю медитацию.
– Под фразой “тебе надо поесть” я не имел в виду готовить ужин. Ты в этом доме не кухарка. Я закажу доставку из ресторана, через полчаса еду уже привезут.
– Благодарю за щедрость, но не стоит. Коль уж я по воле судьбы вынуждена жить в вашем доме… хотя, о чём это я? Какой судьбы? По вашей воле, Игорь Сергеевич.
– Я просил перестать мне выкать.
– А я вам уже сказала, что это неуместно. Так вот, раз уж я живу в вашем доме, то просто обязана как-то отблагодарить вас за гостеприимство. Так что готовка и уборка с меня. И это не обсуждается, – копирую его любимую фразу.
– Ну может хватит? Я конечно всё понимаю и даже дал тебе время остыть в дороге. Но помоему полутора часов вполне достаточно, чтобы мысленно меня препарировать. Завязывай, Алиса. И, кстати, иди и обуйся. Чтобы я больше не видел, что ты по дому ходишь босиком.
И всё. Откинув в сторону молоток, разворачиваюсь лицом к Воскресенскому, смотрю на его непроницаемое лицо и понимаю, что больше не могу. Меня самым настоящим образом накрывает. Все успокоительные медитации и самоконтроль коту под хвост.
– Завязывать?! Вы серьёзно?! Да я видеть вас не могу, после того, что вы сделали, не то, что с вами разговаривать! И не смейте мне говорить, что мне делать! У вас нет на это права! – сама от себя не ожидала, что выкрикну это так громко, но ничего не могу с собой поделать. Меня самым настоящим образом колотит, а спокойное выражение лица Воскресенского всё только усугубляет. Хочется взять этот чёртов молоток и зарядить им ему по голове.
– Ну что ты замолчала. Продолжай. Тебе же явно есть что сказать.
– А смысл вам что-то говорить? Вы же всё равно всё сделаете по-своему! Вам же на всех наплевать! Вы делаете то, что вам хочется и как вам удобно! Захотели, чтобы я жила в вашем доме – пошли и, не спрашивая меня, сдали мою квартиру. Захотели – рассказали всему отделению, что я жду ребёнка. Даже не знаю чему я удивляюсь. Это же в вашем стиле – распоряжаться чужой жизнью так, как вам хочется.
– Не передёргивай, Алиса.
– Я передёргиваю? В каком месте? Я разве сказала где-то неправду?
– Я тебе уже говорил и повторю ещё раз – все и так рано или поздно узнали бы о твоей беременности. Хотя не рано или поздно, а просто поздно. Потому что ты молчала бы до последнего, и дальше терпела нападки старшей медсестры. Таскалась бы на ночные дежурства и меняла говноприёмники. И всё это лишь бы не говорить о том, что и так станет очевидным максимум через несколько месяцев.
– Вы издеваетесь что ли? Ничего из вышеперечисленного вами я бы не делала и никогда не стала бы рисковать здоровьем… вашего ребёнка. Вы просто не понимаете о чём говорите! Это не так просто – взять и сообщить о беременности. Я должна была морально подготовиться, продумать, как преподнести эту информацию. Неужели вы не понимаете? Мне с этими людьми ещё работать после… всего. А благодаря вам все теперь думают, что мы вместе! И что мне теперь прикажете делать?
– Ну у тебя здесь есть целых два варианта. Либо научиться плевать на мнение посторонних тебе людей, либо уйти с работы. Лично меня устроят оба варианта, – пожимает плечами.
И тут меня осеняет.
– Так вы это специально сделали?
– Что именно?
– Не прикидывайтесь, что не понимаете о чём я говорю. Вы специально всё так выставили, чтобы скомпрометировать меня перед коллективом и заставить уйти с работы!
Скорее не спрашиваю, а утверждаю! Господи, какая же я дура. Можно было и сразу догадаться, что он это сделал нарочно.
От отчаяния и обиды хочется позорно разреветься. Но на глазах у Воскресенского я этого делать не стану. Вместо этого молча разворичиваюсь к нему спиной. Хватаю отбитое мясо и откидываю его на сковородку.