Стоит мне выйти за дверь, понимаю о каком шуме говорила Жакотт.
Гул мужских голосов, крики и треск чего-то ломаемого доносится с первого этажа.
Судя по всему, там идёт нешуточный спор. Мужчины громко ругаются, отчего их рёв разносится по всему замку.
В страхе, что эти мужланы перебудят всех слуг, разбудят Софию и напугают её, ускоряю шаг.
Сворачиваю в нужный мне коридор и вижу у дверей кабинета целое столпотворение разгневанных мужиков. Они ругаются между собой, а свой спор сопровождают матерной бранью. Да такой, что даже у меня — ни чуточки не леди в прошлой жизни — мгновенно вспыхивает лицо от смущения.
Наконец один из них замечает меня, толкает локтем в бок другого, тот, в свою очередь поднимает ладонь кверху. Крестьяне, заметив этот жест, замолкают, оборачиваются и, склонившись в поклоне, отступают назад.
Передо мной остаются стоять лишь Томас и Ральф.
Конюх выглядит потрёпанным, но ничуть не испуганным. В его руках тряпичный мешок, в котором что-то лежит... Надеюсь, там золото.
Ладно. Разберёмся, что там. Но в кабинете.
Открываю замок на двери и жестом приглашаю мужчин войти. Внутрь входят лишь Томас и Ральф, крестьяне остаются ждать в коридоре. Они продолжают молчать, что меня несказанно радует.
Закрыв дверь за собой, прохожусь вкруговую по кабинету, зажигаю все свечи. И только после того, как в кабинете становится светло, словно днём, встаю напротив мужчин и устремляю свой взгляд на Ральфа.
Конюший смело встречает мой взгляд. Он не отводит стыдливо глаза, как полагалось бы вору. Он не молит о пощаде. Он ведёт себя, как ни в чём не бывало.
Значит, всё же не виноват?
— Где вы нашли его? — перевожу взгляд на Томаса.
— Так на пути в баронство. Говорит, сам шёл в замок.
— Это правда? — хмурюсь и пытливо смотрю на конюшего.
— Самая что ни на есть правда, госпожа! — с пылом восклицает Ральф, затем исподлобья бросает сердитый взгляд на Томаса. — А эти скрутили да в замок поволокли. Даже объясниться не дали! Ещё и пару ссадин добавили.
Он, морщась от боли, касается лица, по которому расплываеся огромный синяк.
— Почему сразу не допросили? — бросаю Томасу, а сама отхожу к столу и сажусь в кресло.
— Так велено было: доставить в замок немедля. Вот парни и расстарались. — Томас извиняюще улыбается. — Да, видимо, слегка переусердствовали.
— Ладно. Оставим это. Рассказывай, Ральф, как так получилось, что ты оставил своих товарищей и скрылся в лесу? Да и золото с собой прихватил... Кстати, а где золото? Надеюсь, оно цело?
— А как же, госпожа. — Конюший довольно лыбится. — Вот оно, родимое. — Трясёт мешком. — Целёхонькое.
От его слов волна мурашек проходит по коже.
Золото здесь, а значит, есть шанс побороться за баронство.
— А сбежал тогда почему?
— Так господин управляющий приказал. Он, как увидел разбойников, сразу мне прокричал: " Мол, хватай, Ральф, золото, да в лес убегай!" Кому-кому, а господину Бенедикту известно, что только я знаю все тропы в лесу. Ну я и побёг. А двое за мной. Ну я поплутал — поплутал, да в овраге укрылся. А как темнеть стало, выбрался из своего укрытия да к замку побрёл...
— А там мы его и поймали! — Томас перебивает Ральфа и хлопает его по плечу. — Ты уж не злись, Ральф, что побили. Мы ведь думали, ты госпожу нашу предал. Золото умыкнул и сбежал.
— Ты не тараторь! — Отмахивается от него Ральф. — Дай договорить.
Конюший бросает на меня выжидательный взгляд, и я киваю, позволяю ему продолжить рассказ.
— Ну так вот... Бреду я, значит, бреду... Тьма вокруг такая, что хоть глаз выколи. Ни черта не видно. Но я-то знаю, куда идти. Вот, значит, иду я и вижу впереди огонёк. Решаю взглянуть, кого это приспичило среди леса-то ночевать. Подкрался... А там те самые разбойники, что на нас напали. Сидят у костра, злые, да ещё и бранятся, что с пустыми руками ушли. Ну так вот, сидят они, да грусть вином заливают. Ну я дождался, пока они в усмерть упьются, да всё награбленное у них уволок...
— Что ты сделал? — Удивлённо округляю глаза.
— Говорю, дождался, пока они в усмерть упьются, да и...
— Ограбил их! — договорил за него Томас и расхохотался.
Следом рассмеялся и Ральф.
Мужчины смеялись так заразительно, что я не смогла не улыбнуться в ответ.
Когда веселье стихает, упираюсь локтями о стол, переплетаю пальцы и, положив на них подбородок, задумчиво смотрю на конюшего.
Что же мне с тобой делать, Ральф? И похвалить нельзя, и отругать не за что.
По-видимому, моё померкшее настроение не укрылось от Ральфа.
Он изменился в лице и произнёс:
— Госпожа, вас что-то гнетёт? Неужели я допустил в чём-то оплошность? Вы злитесь на меня? Уверяю вас, госпожа, у меня и мысли не было предать вас...
