Мимо него проходит высокий человек, также закутанный в плащ. Не останавливаясь, он резким движением вгоняет острый стилет в самое сердце ничего не подозревающего казначея и спешно уходит.
Никто даже не понял, что сейчас, на глазах у толпы выпивох, произошла казнь, по поручению королевы.
Никто... Даже сам казначей.
Всё произошло настолько быстро и безболезненно, что казначей даже не успел сообразить, что его только что прилюдно казнили.
Мужчина замертво рухнул на стол.
— Смотри, как нажрался! — раздался хохот мужчин, что сидели за соседним столом. — Выкиньте отсюда эту свинью!
Один из мужчин встаёт из-за стола и подходит к, казалось бы, мертвецки пьяному казначею.
— Эй ты! — он трясёт того за плечо. — Ступай домой, проспись! Не слышишь, что ли?
Рывком дёргает тело казначей на себя, тот съезжает со стула и заваливается на пол.
Мужчина отпрыгивает от тела покойника и с ужасом взирает на него.
Из уголка губ казначея стекает пугающе яркая, алая струйка крови.
Его глаза широко распахнуты...
В них навечно застыло выражение удивления...
Эпилог
Четыре года спустя...
Я и Бенедикт находились в кабинете, обсуждали систему водоснабжения, которую были готовы запустить уже через несколько дней, когда дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежала София.
— Папочка! — счастливо закричала она при виде отца и вприпрыжку побежала к нему.
Как-то так повелось, что моя обожаемая дочь, была больше привязана к Бенедикту, чем ко мне. Возможно, так сложилось, потому что все вокруг души в ней не чаяли. Потакали. Баловали. И лишь я одна проявляла к ней строгость ( правда, не всегда получалось). И всё же я хотела, чтобы моя девочка росла не бездушной, избалованной куклой, а умной, сознательной девочкой.
— А ну, стоять! — прикрикиваю на неё, и Софочка послушно замирает на месте. — Как ты здесь оказалась? И почему ты одна? Где Агнесска?
— У неё начались лоды! — подняв пальчик к верху, с умным видом, отвечает мне дочь.
Ах, вот оно что. Сразу же понимаю, какие "лоды" начались у няни Софии, а по совместительству повитухи. Агнесска на отрез отказалась покидать замок, когда год её службы закончился, заявив, что отныне её семья — это мы. Но всё же, иногда ей приходилось отлучаться из замка. Это были те особенные случаи, когда у кого-нибудь из женщин в баронстве подходило время рожать. Тогда она поручала следить за Софией Мари или Жакотт. Но горничные слишком потакали желаниям Софи, боялись не то что наказывать, а даже голос повысить. Вот Софи и пользовалась их малодушием. Например: поручала сходить за молочком, а сама прытко сбегала от них.
Краем глаза замечаю, как в беззвучном смехе подрагивают плечи супруга, что сидит напротив меня, и, незаметно, показываю ему кулак под столом.
— А Мари, Жакотт? Где они? — с напущенной строгостью произношу. — Опять сбежала?
— Ну, мамочка-а-а. — тянет дочь и опускает глаза в пол. — С ними скучно. К тому же у меня важное дело к папочке...
В этот момент в кабинет влетает Жакотт. Замечает нас, резко тормозит и тихо произносит:
— Простите, леди Галдберт. Не уследила. Мы играли в прятки с маленькой госпожой. И пока я считала, леди София сбежала...
Слова горничной, что она научилась считать, мёдом разливаются на душе.
Король сдержал своё слово, заявив, что мы можем вводить новшества в развитие баронства и его населения. И пока Бенедикт занимался делами, я вплотную взялась за развитие крестьянских детей. Мне не давало покоя, что эти дети вынуждены работать, а не учиться. И после недолгих раздумий я попросила супруга построить для меня небольшое здание, которое стало первым учебным заведением на ближайшие города. Сначала крестьяне с испугом восприняли эту идею и боялись отпускать детей на учёбу. Но мне удалось вразумить их. С города к нам приехал учитель, который не побрезговал заниматься с обычными крестьянскими детьми. И теперь не только дети, но и взрослые, посещали сиё заведение, под названием школа.
— Всё в порядке, Жакотт. — кивает ей Бенедикт. — Ты можешь быть свободна. Мы сами присмотрит за непоседой.
Горничная украдкой, а главное, с облегчением, выдыхает, кланяется и убегает.
— Ну и что за важное дело? — проводив глазами Жакотт, перевожу взгляд на Софию.
Малышка подбегает к отцу, вскарабкивается к нему на колени и, сложив свои крохотные ладошки домиком возле его уха, начинает шептать:
— Папочка! Я хочу писать...
— София! — одёргиваю дочь и чувствую, как румянец заливает лицо.
Сконфужённо смотрю на Бенедикта, тот же абсолютно спокоен. Он со всей серьёзностью говорит:
— И впрямь, важное дело. Ну что ж пойдём.
Снимает дочь с колен, берёт её за руку и уже готовится пойти с ней по её важному делу, как я останавливаю их.
— Постой, Бенедикт! Я сейчас позову Жакотт.
Делаю попытку подняться, но Бенедикт останавливает мой порыв взмахом руки.
— Оставь, дорогая. Тебе стоит пойти, отдохнуть. Последнее время ты слишком строга с ней. И не только с ней... — со вздохом произносит он и, подойдя ко мне, целует в районе макушки, затем ласково проводит по уже заметному животу. — Мы сами справимся. Верно, принцесса?
