Звонкий слышится голос.
Ожил тутовый кокон,
Распустился гранат,
Лепестки раскрывает
На озере лотос. [178]
И вот однажды, когда день уже клонился к вечеру, путники
увидели хижину у дороги.
– Сунь У-кун, – промолвил Сюань-цзан. – Видишь, солнце
садится за горы и скоро совсем скроется, а над Восточным морем уже
всплывает холодный диск луны. К счастью, мы можем остановиться на
ночлег вон в той хижине, а завтра тронемся дальше.
– Вот это правильно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – А то я что-то
проголодался, хоть подкреплюсь немного – легче будет нести ношу.
– Ишь ты, черт какой, домовой! – рассердился Сунь У-кун. – Не
успел покинуть дом, как уже начинает роптать!
– Ну, брат! – возразил Чжу Ба-цзе. – Ты можешь питаться ветром
и дымом, разве я могу равняться с тобой? А я, да будет тебе известно, с
того момента, как пошел за учителем, все время ощущаю голод.
– У-нэн, – сказал ему Сюань-цзан. – Если твоя душа тяготеет к
дому и у тебя нет желания отрешиться от мира, возвращайся лучше
обратно.
Дурень был так напуган этими словами, что грохнулся на колени
и сказал:
– Учитель, не слушайте моего старшего брата! Он любит
порочить других. Я даже не думал жаловаться, просто он хочет
обвинить меня в этом. Как человек простой и невежественный я прямо
сказал, что голоден и неплохо было бы зайти куда-нибудь поесть. А он
обозвал меня за это домовым. Учитель, я дал обет бодисатве, и вы
оказали мне милость, разрешив сопровождать вас на Запад. Клянусь, что ни капли не раскаиваюсь в своем поступке. Ведь это и называется:
«Презирать трудности и стремиться к самоусовершенствованию».
Зачем же говорить, что у меня нет желания отрешиться от мира?
– Ну, если ты говоришь правду, встань! – сказал Сюань-цзан.
Дурень поднялся, бормоча что-то себе под нос, взял свою ношу и
уныло поплелся вперед. Вскоре они пришли к хижине.
Сюань-цзан спешился, Сунь У-кун взял коня под уздцы, а Чжу Ба-цзе опустил на землю свою ношу. Они остановились в тени деревьев.
Сюань-цзан, держа наперевес свой монашеский посох, подошел к
калитке увитого плющом домика и увидел старца, который сидел на
бамбуковой кушетке и читал буддийские молитвы. Сюань-цзан
тихонько окликнул его:
– Учитель, разрешите побеспокоить вас.
