50

Все это время бухгалтер получал много почты. В почтовом ящике он обнаруживал не только печатные издания, но и письма, написанные то на машинке, то от руки, даже написанные чернилами обыкновенные замызганные открытки. Но теперь он не испытывал сладкого оцепенения, ожидая почтальона в синей пелерине: напротив, всякий раз, услышав его резкий звонок, приходил в уныние. Бухгалтер знал, что ни одно из писем не сулит приятных вестей, которые могут его духовно возвысить и освежить. Теперь каждая новая весть принимала облик строгой придирчивой дамы, отчитывающей нерадивого должника.

Михелуп обтрепался, посерел. Это уже был не тот чистоплотный немного шумный человечек, который любил общество и старался обратить на себя внимание, чтобы каждый его видел и слышал. Куда делись все выгоды и скидки, где теперь прежние полезные знакомства? Непредвиденные расходы разрастались как сорняки, знакомства возникали отнюдь не желательные. Бухгалтер притих, и на его лице угнездилась виноватая улыбка, в старые времена метившая лица банкротов. Друзья избегали его, чутьем понимая, что он бедняк и, очевидно, не желая давать в долг. Впрочем, и сам Михелуп не искал встречи и был рад, если проходил по улице, не повстречав никого из знакомых.

Однажды, когда с головой склоненной и отягощенной грустными думами Михелуп возвращался со службы, он столкнулся с супругами Гаеками, которые под руку совершали свой непременный моцион. Избежать встречи было уже невозможно. На их крупных розовых лицах светилась неизменная улыбка. Гаеки приветливо расспросили его о здоровье, о том, о сем, как, мол, ему живется, что поделывает семейство. Глядя в сторону, бухгалтер бормотал, что, слава Богу, здоровье у него в порядке и в остальном все по-старому. Супруги дружно закивали в знак того, что рады это слышать.

Бухгалтер нетерпеливо ждал, когда они распрощаются, чтобы вновь предаться печальным размышлениям. Но розовые лица не собирались уходить и добивались мнения бухгалтера о нынешней погоде.

— Погода прекрасная, — неохотно промямлил бухгалтер.

— Да, да, просто чудесная! — согласился пан Гаек.

— Давненько не было такой прекрасной погоды, — вторила мужу пани Гайкова.

Михелупу больше нечего было добавить, предмет разговора был исчерпан. Наступило молчание. Тем не менее супруги все не уходили: казалось, они хотят еще что-то сказать.

— Простите, я тороплюсь, — прервал молчание бухгалтер.

— Пан Михелуп, я… мы… — неуверенно начал пан Гаек и посмотрел на жену.

— Мы бы, и правда, весьма охотно… — подхватила пани Гайкова.

Михелуп поднял голову.

— То есть… по старому знакомству… — пан Гаек закашлялся, не зная, как продолжать.

— Мы ведь старые друзья… — вставила жена.

Бухгалтер испытующе всмотрелся в розовые лица.

— Если бы случайно… — снова начал Макс Гаек, — ведь бывает же так… если случайно…

— Если бы вы случайно нуждались в какой-нибудь помощи… — добавила супруга.

— Мы к вашим услугам, — с трудом довел фразу до конца Макс Гаек.

— Можете всегда на нас рассчитывать, — подтвердила пани Гайкова.

— Как мне вас понимать? — спросил Михелуп. Его голос дрогнул от негодования.

— Неужели вам обращаться к чужим? Это нехорошо… У вас есть друзья, которые всегда с удовольствием… это самое… одолжат вам любую сумму… — сердечно договорил Макс Гаек.

— Только скажите, сколько нужно, — ободряла Михелупа пани Гайкова, — и мы в любой момент готовы… Вернете, когда сможете…

— Ага, значит вот как я должен вас понимать… — протянул Михелуп, задрожав от злости, и угрюмо напустился на стариков: — Кто вам сказал, что я нуждаюсь в деньгах?

— Да так… кое-что слышали, — ответил Макс Гаек.

— А-а-а… значит, слышали… — ядовито передразнил его бухгалтер и вдруг закричал: — Пустые сплетни! Мне ничего не надо! Я запрещаю такие наговоры! Поняли? Категорически запрещаю! Абсолютно!

Он разбушевался, дошел до визга.

Супруги Гаеки затрепетали. Начали его успокаивать. Не надо сердиться. Они не хотели его обидеть, боже сохрани! Они от чистого сердца…

Но Михелуп не поддавался уговорам.

— Это оскорбление, уважаемые! — кричал он. — Вы за это еще ответите! Объявляю, что каждого, кто будет распространять неблагоприятные слухи о моем финансовом положении, я буду привлекать к ответственности! Я не стану молчать! Обращусь к адвокату!.. — Он остановился, чтобы набрать воздуху, и предпринял язвительную контратаку: — А вы-то… Вы меньше всех можете предлагать помощь. Вы и сами в ней нуждаетесь. Знаете, кто вы? Вы, если хотите слышать, благородные нищие. Так вот! Профинтили целое состояние, а все равно хотите жить на широкую ногу! Всюду появляетесь. Но когда-ни-будь вы пойдете, побираясь, от дома к дому, потому что вы легкомысленны и не думаете о завтрашнем дне. Если никто еще вам этого не сказал, так это говорю я, Михелуп! Когда-нибудь вы еще припомните мои слова…

Бухгалтер покинул застывших от изумления супругов и энергично зашагал прочь. Он бежал по улицам, возмущенно разгребая воздух руками. Слыханное ли дело! Что люди себе позволяют… Он это так не оставит… Он найдет того, кто распускает подобные слухи, покажет ему, что почем!

«Я вас проучу! Вы еще узнаете, что за человек бухгалтер Михелуп! И кто только выдумал такую нелепость? Подать его сюда! Пускай посмотрит мне в глаза! Ах, так это вы, любезный? Да как вы посмели? Что-о-о? Молчать! Я прикажу примерно вас наказать! Уж я позабочусь, чтобы вы сгнили в тюрьме! Что вы говорите? Ага! Просите прощения? Ни за что! Я был слишком добр, но теперь мое терпение лопнуло! Я буду преследовать вас до десятого колена. Я вас проучу! Что? Больше не будете? Ладно, ладно… Я вас прощаю, но помните — в последний раз! И обещайте мне, что везде станете объявлять: финансовые дела Михелупа в отличном состоянии. В полном порядке. Между доходами и расходами — абсолютное равновесие. Он может с доверием смотреть в глаза будущему…

— Слишком уж я мягок, — горюет Михелуп. — Каждому прощаю, к каждому с открытой душой. А они в благодарность награждают меня отвратительной клеветой…»

Потом немного успокоился.

«Чего это я так разбушевался? Зря только порчу себе нервы. А ведь они хотели мне добра… Нет, я был дурак. Поторопился! Мог бы и попросить взаймы. Это осталось бы между нами, а мне бы немного полегчало…»

И он простонал: «Дурак я, набитый дурак! Вчера к нам рвался лавочник со счетом и орал на весь дом. Я бы мог дать ему пару крейцаров — и избавился бы от крика. Вот вам, любезный, и не отнимайте у меня времени. Я запрещаю вам говорить со мной в таком грубом тоне. И одновременно ставлю вас в известность, что прекращаю с вами торговые отношения. Свои потребности с нынешнего дня я буду удовлетворять, обращаясь к другой, более обходительной фирме, которая умеет пойти навстречу клиенту… Посмотрели бы вы, как бы он присмирел. Стал бы тише воды. Мол, он не хотел сказать ничего дурного и так далее, и тому подобное… То есть… он бы присмирел, если бы я не был идиотом и не накинулся на супругов Гаеков… Но что поделаешь? Трудно иметь дело с таким болваном, как я. Что я, собственно говоря, о себе возомнил? Я, гордый нищий… Лучших друзей отталкиваю. Такие милые, образованные люди эти супруги Гаеки! И за свое же участие им пришлось выслушать грубости! Последний половой в трактире воспитан лучше вас, уважаемый! Стыдитесь! Тьфу, на вашу голову! И поделом вам, если люди начнут вас сторониться…»

Ах, деньги, деньги… Где их взять? Вечерами бухгалтер, сгорбившись, сидит на диване из наследства баронессы Аспас и думает все об одном, мысли его крутятся на месте, как белая мышь на деревянном диске. Теперь он понял, что могут быть люди, которых неустанно гложет мучительная нехватка денег. Неожиданно всплыло воспоминание о предприимчивом молодом человеке с золотой челюстью. Может, он тогда сделал ошибку, что решительно не пожелал иметь с ним дело? Это был смелый, бойкий господин, вполне вероятно, с ним можно было бы что-нибудь подработать. Этим светским щеголям приходят в голову разные идеи, как раздобыть денег. Наш брат сидит всю жизнь на одном месте, ежемесячно получая свое жалованье и дрожа над каждым крейцаром. Теперь весь свет переменился, милый бухгалтер! Люди с широким размахом обладают волшебными палочками, которые надежно ведут их к скрытым под землей источникам.

Нередко Михелуп ловил себя на том, что перебирает в уме странные идеи. Скажем, что мог бы открыть предприятие… Как тогда сказал господин с золотой челюстью. Михелуп ломает голову, но вспомнить не может. Единственное, что приходит на ум: он упоминал о двух готических домах на набережной и еще о каких-то картинах. Так легко и складно говорил… Но что поделаешь, теперь уже не вспомнить. Михелуп вздохнул: «Нет, на такие вещи я не гожусь. Меня воспитывали в представлении, что только усердием и экономией можно приобрести состояние. Да, но ведь тогда у меня не было мотоцикла…»

Постой! В газетных отчетах из зала суда можно обнаружить какой-нибудь трюк, с помощью которого приобретают деньги. Он дивился отважным проделкам разных жуликов и оживленно рассказывал знакомым вычитанные из газет истории. Обычно маленький человек на стороне аферистов, которые смело обманывают людей и подолгу избегают наказания. «Вот, плут! Вот, хитрюга! Почему бы ему и не разжиться за чужой счет, если люди так глупо доверчивы?» Но потом кто-то украл циновку, лежавшую у дверей Михелупа, он пришел в ярость и требовал для преступника виселицы.

Вдруг бухгалтер опомнился и даже вздрогнул.

«Вот до чего я дошел… — рассердился он на себя, — за всю жизнь не сделал ни единого ложного шага, а теперь вдруг этакое…»

51

В тот день почтовый ящик Михелупа был полон доверху. Один листок приглашал его принять участие в лотерее; другой сулил: «Обставлю вашу квартиру современно, удобно и дешево». Но вот среди нескольких неприятных, злобных листков бухгалтер обнаружил официальное письмо из школы, в котором сообщалось, что учащийся третьего класса реформированной реальной гимназии Иржи Михелуп не успевает по чешскому языку, математике и физике. Пришлось еще доплатить, поскольку письмо было послано без марки.

Это был новый удар, обрушившийся на голову измученного жизнью бухгалтера.

— Почему именно я? — стонал он. — Чем я провинился, за что мне выпало столько испытаний?

Он тряс мальчика, яростно вопрошая:

— Отчего ты не учишь уроки, негодяй? Зачем позоришь отца?

Мальчик виновато моргал за стеклами очков и готовился заплакать.

— Я учу… — всхлипнул он.

— Если бы учил, так знал бы, — бесился отец.

— Я все время тяну руку, а училкин не хочет меня вытаскивать…

— Училкин! Вытаскивать! Училкин! Вытаскивать! Я тебе дам училкина. Сразу видно, как ты относишься к учителям, если позволяешь себе такие выражения…