Михелуп смутился. Что ему сказать?..
— Быстро, у меня нет лишнего времени, — рассердился чиновник.
— Да так… — бормотал бухгалтер. — Оно у меня дома…
— Где дома? — пожелал знать чиновник.
— В прихожей…
— В прихожей?! В прихожей! — воскликнул чиновник. — Оно у него в прихожей! — Чиновник был вне себя от восторга. — В прихожей! Оно у него в прихожей!
— Да, в прихожей, — подтвердил бухгалтер, — можете сами, когда угодно, убедиться. Хотелось бы мне знать, что тут смешного?..
— В прихожей! — уже кричал чиновник. — Моторизованное транспортное средство у него в прихожей! Ну и ну… — Он сотрясался от хохота, а потом, успокоившись, начал заново: И что же вы делаете с мотоциклом… в прихожей… смею поинтересоваться? Любуетесь им, да?
— Любуюсь, — выдавил из себя бухгалтер.
— Он любуется! Он любуется мотоциклом в прихожей! Ха-ха! Другой приобретает моторизованное транспортное средство, чтобы на нем ездить, а он любуется… Зачем вы купили мотоцикл, коли на нем не ездите? Не соизволите ли нам объяснить?
— Подвернулась выгодная покупка, — пытался растолковать Михелуп, — вот я и купил…
— И поставили в прихожей! — добавил чиновник.
Он погладил подбородок и нагло взглянул на бухгалтера.
— Значит, вы думаете, — начал он нарочито тихим голосом, — что можете в государственном учреждении морочить людям голову? — Он усилил голос. — Можете рассказывать нам сказки? — И взорвавшись: — Что вы можете делать из государственных служащих шутов гороховых? Ну нет! Знаем мы ваши штучки! У нас найдутся средства, уж мы сумеем укротить шутников! Такого мы не допустим!..
— Это правда, — плачущим голосом настаивал бухгалтер, — извольте убедиться… Я бы не посмел утверждать какую-то чепуху. Я далек от того, чтобы морочить голову государственным служащим…
— В течение трех дней, — твердо произнес чиновник, — извольте подать заявление о взыскании с вас налога. Больше мне не о чем с вами говорить.
Он встал и застегнул пиджак.
— Я подам апелляцию! — протестовал бухгалтер.
— Подать прошение о снятии платежей вы можете. Если докажете, что мотоциклом вы действительно не пользуетесь, налоги вам вернут. Но платить вы обязаны!
— Удивительное дело, — горько воскликнул Михелуп, — хорошенькие у вас порядки! Платить неизвестно за что…
Чиновник погрузился в бумаги. Бухгалтер хотел было еще что-то сказать, но, взглянув на каменное самодовольное лицо, махнул рукой и удалился.
31
Когда Михелуп пришел домой, лицо его говорило, что он уже мертв для этого мира и не может ожидать от жизни ничего хорошего; одновременно оно как бы предупреждало каждого: да не посмеет никто ко мне приблизиться! Мотоцикл в прихожей попытался цапнуть его за брюки; бухгалтер ответил ему взглядом, в котором светилась откровенная жажда мести.
«Недолго тебе осталось тут торчать, — сказал этот взгляд, — уж я найду на тебя управу! Он думает, я буду платить за него налог! Счас тебе!»
Машина не отвечала, но ее трубки, пружины, винты и рычаги поблескивали загадочной, злорадной ухмылкой.
Жена предложила Михелупу поужинать. Он отказался усталым, надломленным голосом и ожидал, что пани Михелупова начнет беспокойно расспрашивать: «Что случилось? Ты нездоров? Ты, и правда, неважно выглядишь». Но жена только еле заметно пожала плечами и продолжала молчать.
«Значит, такая ты теперь стала? Ну, ладно же… Узнал я тебя, бесчувственная женщина. Вижу, ничего хорошего от тебя ожидать не приходится…»
Он взял из ящичка импортную сигару и закурил. Курил, наморщив брови, задыхаясь и отхаркиваясь. Жена закашлялась, стала разгонять клубы дыма рукой.
«Курю, милостивая пани. Сижу дома, в собственной квартире и курю. Может, у вас есть возражения?»
Жена упорно молчала. Села к столу с рукоделием и принялась сосредоточенно считать петли. Через окно в квартиру заглядывала густая, влажная тьма, стекла подрагивали под капельками дождя, камин яростно гудел.
Платяной шкаф неуклюже торчал посреди столовой как наглядное свидетельство полного разброда в семействе Михелупов. Часы уныло тикали, торопясь по пути, который не имеет конца. Гимназист сидел в углу с книгой, положив подбородок на ладони. Маня убежала к соседке.
Бухгалтер докурил, бросил в пепельницу окурок, и ему захотелось полистать переплетенный годовой комплект журнала «Über Land und Meer». Но он вспомнил, что вынес книги на чердак, чтобы освободить место для мотоцикла. Предстоял длинный вечер в окружении печальных мыслей. Пытаясь вырваться из плена пасмурных дум, Михелуп начал сам себе рассказывать разные сценки из своей молодости, когда все было куда яснее и приятнее. Но мысли упрямо возвращались к больной теме.
«Что-то я должен с этой проклятой машиной сделать. Не может она оставаться в квартире. Ведь она перевернет все вверх дном!»
Он забрасывал стоящий в прихожей мотоцикл горькими упреками. Негодная вещь! Неблагодарный товар! Вылез среди всех выгодно купленных предметов на первое место. И даже не пытается чем-нибудь его порадовать. Наоборот, безобразничает, причиняет неприятности и вводит в расходы. Если у предметов есть душа, то эта машина была наделена коварной и хитрой душонкой. Неожиданно в его памяти возник доктор Гешмай, говоривший: «Лучше бы, пан Михелуп, вы завели третьего ребенка… Лучше ребенок, чем машина в доме…»
Только теперь дошел до него смысл слов известного доктора. Ребенок рождается, его ждут с радостью и великими надеждами. Акушерка, одновременно смахивающая и на монашенку, и на сводню, с величавой и бесстыдной улыбкой выносит на руках комочек красного сморщенного мяса. Поздравляет отца с этим крикуном, и слова ее сладки, как кофе для прислуги. Дом сотрясается от крика, гармония в квартире нарушена, всюду валяются какие-то пеленки, предметы, имеющие отношение к медицине, все отдает унылым запахом. Посланец небес прожорлив и ненасытен: никому не дает сомкнуть глаз. Им полон дом; всех он отодвинул на задний план и требует неусыпного внимания. А когда подрастет, хочет все иметь для одного себя. Целый свет принадлежит ему! Семья стонет под его ярмом. Он щиплет воспитательницу, и та демонстрирует родителям синяки на плече. Потом он крадет у отца сигары, тайком учится курить, ему от этого плохо, и напуганные родители зовут к любимчику доктора. Когда же ребенок подрастет, ему с величайшим напряжением и по большой протекции раздобудут место в страховой конторе, но молодой человек подделывает векселя, а отцу без конца приходится платить, чтобы позор не обнаружился…
Михелуп вздрогнул. «Отец, — говорит он себе жалобно, — делает для них, что может, а они платят ему черной неблагодарностью. Ужасная жизнь! Старость моя будет безотрадна…»
Из кухни доносится протяжное пение. Девушка с Кашперских гор поет: «Vaterland, deine Kinder weinen…»
Бухгалтер, покраснев, вскочил.
— Что такое? У нас концертный зал? Я вас научу порядку! Каждый делает, что ему вздумается. Не дадут ни минуты покоя…
Пение смолкло. Но тут заговорила жена.
— Оставь ее, — заступилась она за прислугу. — Я рада, что она у нас. И немало потрудилась, пока всему ее обучила. Она добрая и порядочная.
