Мрачноватый Одинцов тоже к этим годам разговорился! (Выйдя на пенсию!) Именно долгожительство (притом соревновательное, кто дольше!) стало любимым их сюжетом. Будущие

долгие-долгие дни – вот что их привлекало. Вот что подталкивало заскучавшую было у реки

мысль… Будущее манило. Будущее (почти бесконечное) их ждало – и они смело шагали ему

навстречу. В конце концов, пенсии им хватает. Много ли им надо!..

Это будущее завлекало, как завлекает, скажем, игра на деньги. Или как под парусом.

Они поймали ветер!.. Я с трудом их понимал. Но что-то я тоже чувствовал. Задевало… Некая

абстрактная светлая даль. Невозможно было не почувствовать их живой восторг, их упоение

нечаянно найденным кладом.

А шутливые «дарственные» друг другу! А завещания! Это уж точно был род азартной

забавы. Интеллектуальная игра ничем не занятых стариков. Происходило это изысканное действо картинно: оба Виктора, безмерно гордые, обменивались «бумагами». Самосочиненными

текстами. Галантно… Из рук в руки… При свидетеле (в моем, скажем, присутствии) – тексты

зачитывались. Когда знаешь, что проживешь сто лет, завещать – это большая радость. У костра

– вслух! С удовольствием. Со вкусом… С повторением выигрышных словечек. Юридические

скользкие термины. Крючковатые фразы. Весь этот бред нотариальных контор.

Зачитывалось, перечитывалось, пересмеивалось и… сжигалось. Вот оно, наше наслед-ство. Гори!.. Благо костер в шаге. Что-то здесь было от киношного сжигания денег. Сначала, как бы дразня «наследника», колебались: еще только держали уголком бумаги у самого края

огня. Языки пламени тянулись, лизали. И наконец огонь получал… Хватал… В какую-то

секунду огонь поглощал этот опус, так мгновенно исчезавший, но так смело заигрывавший с

вечностью.

– А вот тебе еще. Послушай!

– Ну-ка…

– Дарю… Отрываю, можно сказать, от сердца, – начинал один из Викторов зачитывать

другому свое новое дарение.

7

В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»

Жизнь человека и жизнь вещи… Невозможность (или все-таки возможность) противо-стоять Времени. Каким-то косвенным образом то и это в их игровой забаве увязывалось. Сказать, что «совки» запоздало ощутили (наконец-то) вкус собственности, мне не хочется. (Мел-ковато.) Скорее уж напротив. Их, долгожителей, забавляло бессилие вещей. Обреченность

вещей… Их это поддразнивало. Их щекотало… И чего-чего только не отдавалось! Так гр.

Виктор Одинцов завещал после своей нескорой смерти гр. Виктору Сушкову свой старенький

«жигуль» (который, как оба прекрасно знали, не протянет и двух-трех очередных лет). В другой «бумаге» он оставлял тезке-долгожителю чайный сервиз, недорогой, но хрупкий – терявший, как все мы знали, чашку за чашкой в наших частых чаепитиях у реки. И в подпитиях

тоже… Мы всё пили из чашек.

Зато Виктор Сушков, как все былые романтики, не умел сосредоточиться на ценном и

завещал гр. Виктору Одинцову чаще всего Разное… Стертый коврик, что будет позаимство-ван из коридора их исследовательского института… Книгу жалоб, выброшенную из местного

магазинчика. (Ее выбросили попросту: прямо в окно. В траву.) Суровую переписку некоего гр.

Боброва с жэком!.. В азартной необходимости дарить и дарить они завещали любой попавший

под руку (и под ногу) предмет и всяческий хлам. Пустую бутылку из-под марочного коньяка!

Ботинок бомжа! Кепку азербайджанца!.. Завещали они друг другу, но и нам вдруг тоже пере-падало (за компанию). Маньяки!.. Они пьянели от немыслимо долгих лет своих дедов. Они

захлебывались от избытка здоровья и своей возможности жить бесконечно.

Иной раз вдруг чувствовался натуг их веселья. Чуть-чуть пережим. Это правда… Но

ведь забавно! И потом – вокруг дикая природа. Глухое место. И кому здесь не захочется жить

вечно… Забытая людьми речка. У догорающего костра!.. И ведь так нечаст смех в рядах потер-того и потерянного нашего старичья. Среди сотен и сотен ноющих. Среди тысяч жалующихся

на болячки!

Соревнуясь в абсурдной щедрости (и не сомневаясь, что он переживет всех), Виктор

Сушков, сидя у костра, передал мне однажды (знай наших!) бумаженцию, где в здравом уме

и твердой памяти завещал после смерти не что-нибудь, а свою квартиру. Он, кажется, уже и

не знал, что дать. Он отдал бы все. Щедрость распирала!.. Он только хихикал… И ведь сам не

бросил в костер, не дал огню… как расхрабрился!.. Конечно, ноль. Конечно, без нотариуса. А

все же бумага! А я его еще поддразнил – подержал бумагу у пламени. Но не сжег. И, вчетверо

сложив, сунул в карман.

Однако же шутливо разбрасывающийся своим добром Виктор Сергеевич Сушков ничуть

не рисковал. Знал, что переживет меня, – это было ясно. Притом надолго!.. Один его дед про-жил ровно сто, другой даже перескочил, перебрался, перемахнул через этот странный психо-логический бугор – 101!.. А про древних суматошных бабок Виктора и говорить нечего. Большие были любительницы покушать! Оладышки! Огурчики! Окрошка!.. Когда ударяешь на «о», живешь долго. Похоронив своих мужей, бабки, конечно, тоже когда-то померли. Но померли

они, лет своих ( пардон, после ста пяти) совсем уже не считая – зачем им счет? какой смысл