Виктор Сергеевич даже счел их старинным счетом. Он не написал, что их восемь или, скажем, около десяти. Он сделал приписку: мол, их, неупавших, мало… Маловато уже там
осталось – их меньше дюжины. Крестов.
Как ни люби, а оторопь взяла. Поплакали, погоревали, однако же, перечитав заново про
дюжину стареньких крестов, которые отсюда за тысячу километров, вдова Виктора Сушкова и
его дети (взрослые уже) призадумались. Дело-то трудное. А с временем известная напряжен-ность. Умерший не мог лежать долго. Лето. Солнце. Всласть не полежишь.
Свинцовый гроб, допустим, они за большие деньги достанут. Успеют. А спецвагон? А
сопровождать?.. Везти до Орска 36 часов – неплохо, а?.. Родные страдали по умершему. Но
теперь они страдали вдвойне: утрата, а к ней в придачу еще и невыполнимость его дурацкой
(да, да, дурацкой) последней просьбы. Сожалели, что вообще нашли эту записку-завещание (ну
чтоб неделей позже!). О чем он только думал?.. Уже и сестра его, самая строгая из всей родни, учительница, педант и все такое, которая поначалу так громко на всех прочих родственников
сердилась и требовала точка в точку выполнить волю покойного, теперь и она не настаивала.
Как-то сникла.
Окружающие тем более расслабились. Сначала шепотком, а затем в голос все они Виктора Сушкова осуждали: ну, блин! Ну, удумал! Какие вдове и детям хлопоты. Да и сестре родной как удружил!
– Дети сделают… Я сделаю… Выполним волю, – повторяла им строгая сестра-учительница.Но повторяла не так уверенно. Родственный ген уже не стоял на страже… Да и время
пошло на часы. Переговорив меж собой заново – без пыла наконец и без амбиций, решили
прежде всего проблему по-родственному упростить: сжечь.
А вот прах покойного захоронить. Это уже дело другое… Захоронить уже без нервиче-ской спешки и (да, да, да!) в далеком Оренбуржье. Как он хотел. (Как он просил.) На старом
дедовском кладбище.
Сжечь – это было даже правильнее… Сжечь старика-пенсионера, написавшего столь
вдохновенное завещание, было вполне в стиле. Кремировать, сжечь, спалить в печи романтика, который полжизни собирал подписи в защиту обиженных, – в этом виделось высокое соответ-ствие. Как-никак сама стихия – торжество огня!.. Пламя!.. Пепел!..
Сожгли.
Хованский крематорий – ведь тоже, если от процесса отвлечься, звучало вполне возвы-шенно. Какие имена, Хованские да Милославские, кто не слышал!.. Но вдруг оказалось – и тут
не слава богу. Ну не везло нашему Виктору, не везло старику!
Для начала нате вам, родственники, еще имечко: Течкин. Прямо сказать, имя не самое
величавое. Не звучит… Однако же зазвучало. И еще как! В газете «Аргументы и факты»…
Скандальное в те дни разоблачение оператора кремационных дел Николая Течкина. Напутал
оператор Течкин или не напутал? Пьян был – или не пил?.. Склоняли его в газете так и этак…
Склоняли даже тогда, когда бедолагу с его работы уже выгнали. Не посочувствовали ему. Ишь
народный умелец! Рационализатор Течкин!.. Так и писали, с издевкой. С такой-растакой фами-лией, пшел вон, холоп, – вон из огненно-пепловой Хованской вотчины!
10
В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»
Этот Течкин, как выяснилось, сжигал сразу четверых в сеанс. После чего неповторимый
человечий пепел делил на четыре горки. (Кому что придется.) Обнаружилось, конечно, случаем. Один из клиентов, забиравший прах родича (сожжен-ного в ту же пятницу, что и наш Виктор Сушков), напутал и ошибся с временем. Клиент
заявился в кремационную в тот же день… Слишком рано. Какой быстрый! И еще поглядывал
на часы… Его почему-то не остановили. В пятницу! В пятницу бывает!.. Самодеятельно он
тогда стал ходить-заглядывать. Для храбрости слегка даже насвистывал… Искал… И забрел не
туда… Не туда, где ждут, белея, урны, а случайным образом вышел прямиком к выгребателю, то бишь к оператору. К Течкину.
Оператора кое-кто пытался оправдывать, опять же пятница, пьян, шары налил. Но не
чудовище он, конечно. Человек!.. Не со зла… Однако трудно оказалось даже объяснить, ленился ли поддатый Течкин выгребать каждого отдельно? ошибся ли?.. И вообще как такое
ему удалось – каким образом, нарушив строжайшую технологию, останки смешались? Этого
