Он лишь рукой махнул – долго, мол, и нет смысла рассказывать. Помолчав, Шурочка
заговорила сама. Она вдруг оживилась. Она рассказала о друзьях, о том, как собирались
недавно у Скобелевых. Она рассказала о покупках и тратах и рассказала о дочке, у которой
37
В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»
появился паренек, в кино ходят, девица-то подрастает, глядишь, будем с тобой дед и бабка.
«Я, Толик, сильно подурнела за этот год, так что уж вполне в бабки гожусь». И тут Шурочка, как это умеют женщины, вновь ласково и внезапно попросила:
– Толик, расскажи…
Но Куренков молчал.
Она попробовала слезой, попробовала нажимом, – ругнувшись, он в конце концов при-крикнул:
– Отстань же!
– Завтра уезжаю, – сказала она. (И напоминание, и последний нажим.) Он не ответил.
– Завтра, Толик…
А он сказал:
– Давай в кино сходим.
Клуб размещался в маленьком сером бараке, людей было мало; массового зрителя состав-ляли в основном мальчишки, что гоняли на закате футбольный мяч. Высунув голову, кино-механик закричал: «Эй, люди, вали на сеанс!» «Сам вали!» – откликнулся кто-то, но затем
с ленцой собравшиеся пятнадцать-двадцать человек все же побрели на фильм, и Куренков с
Шурочкой в их числе. Зал оказался совсем паршивый (никакого, конечно, сравнения ни с их
районом, ни даже с тем сибирским городишком, где Куренков отбывал прежде), и Шурочка
вдруг затосковала. Шурочка подумала: как же живет здесь Толик?
Любившая кино Шурочка сумела отвлечься лишь к середине фильма. Отец там ездил
на яхте, потом отправлялся осмотреть плантации – неожиданно он узнал своего ребенка, при-житого на стороне; в свое время он ребенка не любил, а теперь вот полюбил, – Шурочка
даже слезу пустила. Шурочка не отрывала глаз, она расчувствовалась бы еще больше, но ей
мешали. Какая-то девка, сидевшая сзади, лузгала семечки, сплевывая шелуху как бы специально Шурочке за ворот. Зал был почти пуст. С семечками можно было сесть поодаль. «Вы
ведь не в сарае!» – негромко заметила ей Шурочка, а девка, сидевшая с парнем, огрызнулась.
Ее парень засмеялся. Плевки прекратились, но чуть позже, среди музыки и в минуту самой
лирической сцены, к девке пришло, видно, забытье, шелуха вновь полетела на плечи, на голову
и за ворот Шурочке. Шурочка осердилась. И вдвойне осердился Куренков; откинувшись резко
назад, он ухватил малого за грудь: «Да объясни ты своей дурынде – я сейчас так харкну, что
она год не отмоется!» Он не то прошипел, не то прохрипел, и Шурочка не узнала его голос.
Шурочка притихла. Ее Толик, такой деликатный, стал груб. Тем временем старушка билетерша
засвистела в мелкий свисток. Включили свет. Появился милиционер. Девка с парнем нехотя
пересели в левую половину зала, почти совсем пустую. Свет погас, и механик, чтобы люди
не упустили содержания, закрутил фильм сначала. Шурочка раз или два все же оглянулась –
девка опять плевала шелуху, но уже в пустоту; перед ней никого не было, и в лучах проектора
семечная шелуха летела непрекращающимся фонтаном. И все же из зала Шурочка вышла, в
общем, довольная и размягченная; она любила кино.
– Толик, – сказала она, – неплохая ж картина. Ты чего молчишь?
Он сказал, что да, неплохая. Он как-то слишком быстро согласился. Они шагали рядом
и молчали. А ведь раньше Толик очень любил порассуждать о фильме.
