Глаза Реми расширяются на несколько градусов. Она медленно выдыхает через нос.
— И… Я ждал и смотрел, как ты снова поднимаешься наверх, — признаю я. — А потом подрочил.
Реми ровно дышит, ее лицо густо порозовело.
Я не могу точно оценить уровень ее ярости. Все, на что я могу надеяться, это на то, что она простит меня.
Наконец, со стальным спокойствием она говорит:
— Что дает тебе право устанавливать камеру в моем доме?
— Я не имею права. И мне нет оправдания. Все, что я могу сказать, это мне жаль.
Реми слегка покачивается на ногах. Она бледна как мел, и на лбу у нее неприятная царапина. Я бы хотел убить этого шерифа снова, и его приятелей тоже.
Тихо и невнятно она спрашивает:
— Зачем ты это сделал?
— Потому что я беспокоюсь о тебе.
Это простая истина. И я молюсь, чтобы она могла это увидеть, или почувствовать, или просто знать, что это правда.
— Я забочусь о тебе, Реми. Я думаю, кто-то пытается причинить тебе боль, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.
Ее глаза-бабочки изучают мое лицо. Она хочет мне верить, но я недостаточно последователен. Я не заслужил ее доверия.
Она смотрит на меня с такой тоской, но ее глаза наполняются слезами.
— Как я могу верить всему, что ты говоришь, когда ты мне солгал?
Это чертовски ранит меня, но это правда…Я солгал ей.
— Ты права, — я развел руками, всем сердцем желая вернуть все то дерьмо, что я сделал с Реми с того момента, как встретил ее. — Я был мудаком, когда мы встретились. Я облажался с тобой и ввел тебя в заблуждение. Я не ожидал, что у меня возникнут чувства к тебе. Я чертовски уверен, что не ожидал, что у тебя возникнут чувства ко мне. Если бы я мог вернуться назад и сделать все с самого начала, ты бы увидела, насколько по-другому я бы относился к тебе. Но я не могу. Так что позволь мне еще раз сказать тебе, прости. Я никогда больше не буду тебе лгать. И я не прошу тебя верить мне — я докажу тебе это. Посмотри, как я отношусь к тебе сегодня и с каждым днем продвигаюсь вперед... Позволь мне доказать, что я могу любить тебя так, как ты заслуживаешь.
Я не хотел использовать это слово в конце, но когда оно произносится, мне кажется, что это правильно…
Я люблю ее.
Я понял это, когда весь вечер ходил за ней по пятам, наблюдая за забавными выражениями ее лица, слыша этот громкий, кудахчущий смех, наблюдая за ее ужасными танцами… Я знал, что наблюдаю за своим самым дорогим, любимым человеком — единственным, кто принес мне счастье за последние годы… моей совершенно несовершенной Реми.
И я понял это наверняка, когда увидел ее лежащей на земле, окровавленную, в меньшинстве, но продолжающую сражаться. Это был первый раз в моей жизни, когда я почувствовал желание не просто сражаться, но и убивать. Потому что я знал, что сделаю все, чтобы спасти ее.
— Я люблю тебя, — говорю я Реми.
Ее рот открывается в шоке.
— Мне нравится твой энтузиазм в работе и твое упрямство. Мне нравится, как ты понимаешь меня и как усердно ты работаешь, чтобы понять себя. Мне нравится, что ты храбрая, и ты дерзкая, и ты хочешь правды...
Я беру ее за руку и переплетаю свои пальцы с ее.
— Иногда правда чертовски ранит, и это пугает…Я не хочу признаваться тебе в тех дерьмовых вещах, которые я совершал, в том, как я облажался... потому что я боюсь, что ты не сможешь полюбить меня в ответ, если узнаешь, кто я на самом деле. Но ты вообще не сможешь любить меня, если не попробуешь.
Реми моргает, и две слезинки стекают по обе стороны ее лица, пока не соединяются под подбородком.
— Спрашивай меня о чем угодно, Реми. Я скажу тебе правду.
Ее ресницы влажные и черные вокруг ясных голубых глаз цвета залитого солнцем моря. Море, в котором я мог бы плавать вечно.
Она шепчет:
— Что случилось с Томом?
— Я был ревнивым ослом, — сразу говорю я. — Я затеял с ним драку и я бы подрался с ним.
— Я говорю о потолке в танцевальном зале. Кто-то перепилил балки.
— Я этого не делал. Я никогда не был у тебя на чердаке.
Реми закусывает губу, выражение ее лица обеспокоенное.
— А как же Гидеон? — выпаливает она.
— Что с ним?
— Где он?
Я замолкаю, чувствуя, что мы ступили на зыбкую почву.
