Видя ее замешательство, он решает прийти ей на помощь:

— После обеда осталось еще немного замечательного чизкейка.

Чувствуя себя кроликом в свете автомобильных фар, она кивает и лепечет:

— Мерси.

Потом поднимает глаза над леером и видит на террасе их ресторана отца, который, уперев руки в бока, беседует с фигуркой во всем черном, с хмурым видом глядя на воду и кивая. «Ему уже на меня донесли, — думает она. — Когда вернусь домой, наверняка устроит мне взбучку».

— Печенье, — произносит за ее спиной Татьяна, — клубнику и прошутто. И виноград. Садись, Мерси, не стой.

«Мерси? Она что, думает, меня так зовут?»

Мерседес не решается поправить ее и нервно присаживается на самый краешек ближайшего к ней дивана.

— Кстати, все эти твои «спасибо-пожалуйста» совсем не обязательны, — продолжает новая подруга. — Это же просто слуги. Мы им за это платим, поняла?

В ванной заметно какое-то движение. Мэтью Мид привстал. Он зовет дочь, и его голос настолько basso, что похож на погребальный колокол.

— Привет, дорогая! Уже вернулась?

— Ага, — отвечает Татьяна.

— Хорошо провела время?

— Еще как, — говорит она, — плавали с маской.

Громко хлюпнув водой, он неуклюже поднимается на ноги. Мерседес смотрит на него как загипнотизированная. У него так идеально скроена одежда, что при первой встрече его можно счесть внушительным мужчиной. Максимум — полным. Но не таким. Мэтью Мид оказывается болезненно жирным. Когда он выбирается из воды и оказывается во власти силы притяжения, складки на его торсе сползают вниз, образуя две груди, посрамившие бы бюст ее матери. И хотя кожа этого человека загорела до устойчивого красно-коричневого цвета, холмы целлюлита отчетливо видны от плеч до пояса его необъятных шорт. Пузо фартуком свешивается над резинкой, оттягивая ее вниз, и покоится на неприлично костлявых для такой фигуры бедрах.

Перевалив свою тушу через край ванны, он наклоняется взять с шезлонга полотенце и идет к девочкам. И хотя сама Мерседес могла бы завернуться в такое полотенце дважды, Мэтью Миду с трудом удается повязать его на талии. Когда Мэтью смотрит на Мерседес, ее на миг охватывает дикое желание бежать отсюда.

Затем его рот расплывается в улыбке.

— Вот как, — говорит он. — И кто же это такой к нам сегодня пришел, а?

[14] Речь идет о британском политике Энтони Веджвуде Бенне, строгом приверженце вегетарианства.

19

— У нее собственная ванная? Прямо на корабле?

Что может быть приятнее, чем возможность впечатлить свою искушенную старшую сестру. Донателла зачастую работает до поздней ночи и после трудного дня обычно не расположена болтать. Однако сейчас она сидит на кровати в своей белой хлопчатобумажной ночнушке, набросив на колени простынку, расчесывает волосы и жадно внимает рассказу сестры.

Мерседес кивает и говорит:

— А еще у нее есть гардероб, в который можно войти.

— На яхте?

— И он набит битком. От пола до потолка. У нее не просто чемодан с собой. И она говорит, что его обновляют каждый сезон.

— Полностью?

— Полностью.

— Oao, — разевает от удивления рот Донателла.

Потом берет с тумбочки рядом с кроватью небольшой пузырек с оливковым маслом, наливает из него пару капель себе в ладонь, проводит ею по щетине расчески и продолжает расчесываться.

— А куда девает старую одежду?

Об этом Мерседес Татьяну не спрашивала — была слишком занята созерцанием летних платьев, которые новая подруга небрежно совала ей в руки. Дорогой тяжелый хлопок. Одно белое в арбузах, другое зеленое с узором из орхидей. И еще одно, прямое платье из невероятно мягкого и легкого материала, выкрашенного в яркий пурпурный цвет. У всех слишком большие декольте, а пурпурное неприлично коротко, но Мерседес не сомневается, что мама их как-нибудь подгонит. От подарков на Ла Кастеллане отказываться не принято.

— Не знаю, — говорит она.

— Боже милостивый, как же тебе повезло! — восклицает Донателла. — Поверить не могу, что на твою долю выпало такое счастье. И что она на тебя пописала, тоже не могу поверить.

— Маме только не говори.

— Ну конечно, — отвечает Донателла, — так я и рассказала ей, как ты пялилась на девичью мохнатку. Ну и какой он?

— Кто?

— Ее отец.

Мерседес не знает, что ответить. Не знает, что о нем думать. Он был довольно приветлив. Постоянно улыбался и угощал. Не стесняйся, Мерседес. Это лучший шоколад во всем мире. Шеф-повар специально летает за ним в Лондон. Начинка из свежих сливок, поэтому хранить его приходится в холодильнике. А как тебе вот эти пирожные? Из самого Парижа. Розовая вода. Ну как? Здорово, правда? И все время, пока он ее кормил, ее не отпускало ощущение, что это какая-то проверка. Что за всем этим стоит некая цель, ускользающая от ее понимания. Будто за ней наблюдают.

— Дружелюбный, — произносит она.

— Но?..

И когда ты стала такой проницательной?

— Не уверена, что он мне нравится, — признается Мерседес.

— Это и не обязательно. Ты же хочешь дружить не с ним, а с этой девочкой.

— Твоя правда.

— А что еще вы там делали?

— Телевизор смотрели, — беспечно говорит она, словно это для нее самое будничное занятие.

— Телевизор? На яхте?

Мерседес чуть подпрыгивает.

— Он у них просто огромный! Типа как наша стена! А еще один стоит у нее в каюте! Представляешь!