— Спускайся! — зовет ее Робин. — Я сегодня закрыла сделки сразу по двум домам, поэтому у меня для тебя есть подарок!
Ох, боже.
Она поспешно протирает лицо влажной салфеткой, наносит легкий тональный крем, глядя в ручное зеркальце, и тащится вниз.
Робин стоит у раковины, моет посуду после завтрака, и напевает. Dancing in the Moonlight — древняя песня, популярная в те времена, когда мама, по ее выражению, «тусовалась». Она поет ее каждый раз, когда ей весело.
— Наконец-то мне удалось избавить от объекта на Стернхолд-роуд, — говорит она, — всучила его семейной паре, которая хотела купить что-нибудь подешевле и отремонтировать. Если честно, я думала, он будет торчать в каталогах до тех пор, пока не провалится крыша. — Она поворачивается, улыбаясь, и вытирает руки кухонным полотенцем. — Сегодня у нас будет роскошный ужин: я купила вырезку. Эй, а что у тебя с лицом?
Ей Джемма расскажет о случившемся в самую последнюю очередь. Будто она что-то понимает. Это будет очередная лекция и унизительное предложение отвести к гинекологу.
— Ерунда, аллергия, — отвечает она, — я попробовала духи в супермаркете, оно и распухло. Все нормально. Мне уже лучше.
— Мы с тобой одинаковые, — со смехом говорит Робин. — Кожа как папиросная бумага. А вся эта дешевая дрянь — это просто ужас. Ладно, твои подарки на столе.
Она указывает на стол пальцем, хотя Джемма и сама знает, где у них стоит стол. Там два пакета, по виду весьма шикарные: плотная бумага и ручки из тесьмы.
— Один из них как раз в тему, — говорит Робин, все так же улыбаясь, довольная собой.
Потом берет первый пакет и протягивает дочери. В нем бутылочка духов Jo Malone: лайм, базилик и мандарин. По-настоящему дорогой подарок. На карманные деньги такие духи Джемме в жизни не купить.
— Думаю, лучше подождать, пока у тебя не сойдет отек? — спрашивает Робин, кивает на ее угрюмое лицо и смеется с бесчувственным дружелюбием.
Джемму передергивает. В мире ее мамы все трактуется через призму настроения, в котором она в данный момент пребывает. Поэтому она, конечно же, не замечает, как несчастна ее дочь.
— Спасибо, — говорит Джемма, кладет флакон обратно в пакет и ставит на стол.
Изображать энтузиазм ей сейчас не под силу. Тем не менее она все же выдавливает из себя: «Поскорее бы попробовать», — и Робин выглядит почти довольной.
— А второй открыть не хочешь? — ободряюще кивает она на второй пакет.
«Я хреново себя веду», — думает Джемма. Но в сердце у нее будто засел кусок свинца. Когда кто-то утратил твое доверие, вернуть его потом уже очень сложно, и после скандала с лотерейным билетом она не намерена открываться матери. Джемма не слепая, не идиотка. Она прекрасно понимает, что скандал был обусловлен не столько серьезностью ее проступка, сколько маминым желанием продемонстрировать папе Последствия Его Бегства. А также понимает, что папа продолжает упрекать ее только потому, что злится, что она поставила его в такое положение. Так или иначе, выводы Джемма сделала.
Она берет второй пакет — с логотипом бутика «Дьюк» на Йорк-сквер, где они были пару недель назад. У нее падает сердце. Ясно, что там. Две недели назад она все бы отдала за такой подарок.
Но сейчас уже все по-другому. Восхищенно разглядывая нефритовый шелк, расшитые блестками лямки и узкий пояс, Джемма думала, что скажет Натан, когда увидит ее в этом платье. Но теперь все пошло прахом. Все над ней смеются. Если она когда-нибудь еще отправится на вечеринку (что вряд ли) и наденет это платье, сочтут, что она переигрывает.
— Спасибо, — без всякого восторга говорит Джемма и тут же видит на лице матери обиду, которая, как обычно, тут же сменяется раздражением.
— Ты серьезно? — спрашивает Робин. — И это все?
У Джеммы больше нет сил.
— Две недели назад ты по нему просто умирала, — говорит Робин. — Я думала, ты хотя бы сделаешь вид, что тебе приятно.
— Оно классное, — все так же вяло отвечает Джемма.
Ну вот как тут объяснишь? Она и так уже чувствует себя дурой.
Робин выхватывает платье и сует его обратно в пакет.
— Господи, ну ты даешь, — говорит она, — ничем тебе не угодишь.
В груди Джеммы что-то закипает, ей хочется заорать или схватить нож и покромсать кожу, только чтобы увидеть, как выступит кровь, и тем самым сбросить давление. «Ты что, не видишь? Не видишь меня? Помоги мне, мама! Ради бога, помоги! Просто обними меня!»
Джемма хочет что-то сказать, но матери уже нет в комнате.
Остров
Июль 1985 года
16
Что-то касается ее бедра, потом слегка задевает ладонь, а в следующее мгновение Мерседес уже лупит по воде руками и ногами, потому что кожа в тех местах горит адским огнем.
Медузы!
Мерседес отплывает назад, чувствует, как еще одна касается ее лодыжки, разворачивается и спешит к берегу. Но движется медленно, потому что ей совсем не хочется окунать лицо в воду.
— Puta mjerda!
Справа от нее к камням несется пловец в маске с дыхательной трубкой, усиленно работая ластами. Мерседес неуклюже по-собачьи загребает руками, сгорая от зависти. Вот пловец выходит из воды на берег. Это девочка. Короткие темные волосы и бирюзовый купальник в подсолнухах.
Ой-ой-ой! Как жжет! Медуз в эти края течениями заносит нечасто, однако она не раз слышала от рыбаков рассказы об их болезненных ожогах, хотя никогда и не понимала, каково это на самом деле.
Доплыв до старого накренившегося корабля, Мерседес ложится на волны и отдыхает, пока те не выносят ее к берегу, а колени и руки не касаются бетона, после чего бредет по мелководью, добирается до суши и осматривает раны — круглые, размером с кофейное блюдце. Кожа покрыта красными волдырями, готовыми вот-вот лопнуть.
— Mjerda! Sangre de Cristo! Porco MADONNA!
