Оказывается, чтобы улыбаться незнакомцам, нужно соблюдать некий этикет, которому ей еще предстоит обучиться, в противном случае они поспешно ретируются с потрясенным выражением на лице. От непривычно высоких каблуков у нее болят ноги, в платье на запах и с распятием на шее она чувствует себя полной дурой и всей душой желает побыстрее вновь оказаться в ресторане, где она хозяйка. Где можно говорить с кем угодно и, улыбаясь, видеть, что тебе отвечают тем же.

«Ненавижу все это, — думает она. — Завтра весь город обрушится на меня с расспросами о том, как все прошло, и что я им скажу? Моя семья меня бросила. Красноречивое свидетельство того, что я для них значу».

Она мысленно расточает проклятия. Машина приедет за ними лишь через несколько часов. В голову приходит мысль: «Если бы не эти идиотские туфли, я просто пошла бы сейчас домой. А так я застряла здесь». Ларисса запихивает в рот пару профитролей с крабами, запивает их шампанским и думает: «Я даже не люблю шампанское. У меня от него всю ночь будет пучить живот».

Она идет к стеклянной двери в сад. Он роскошный, полон зелени. Там должно быть восхитительно и свежо. Не той механической прохладой, что здесь. Если бы только можно было... Да пошли они все к черту.

Ларисса открывает дверь и выходит в ночь. А когда закрывает ее и за спиной резко обрывается треск привилегированных разговоров, из груди вырывается облегченный вздох.

В темноте раздается визг. Она напрягается, щурится, пытаясь определить источник звука. И в этот момент видит перед собой небольшую группу, бегущую к ней, преследующую стройную фигурку в белом платье. Их дюжина, все тычут пальцами, улюлюкают и хохочут. Она вдруг понимает, что они гонятся не за кем-то, а за Донателлой, и собирается вмешаться. Дать им отпор, защитить своего ребенка не хуже горной львицы.

Но видит, что Донателла тоже смеется. А через несколько мгновений ей остается только закрыть руками лицо от стыда, когда ее дочь стремительно проносится мимо и прямо в одежде прыгает в бассейн.

Джемма

Сентябрь 2015 года

37

Когда она освежает помаду, в ванную входит Сара, встает рядом, достает тушь и начинает красить ресницы.

Джемма улыбается. Сара криво улыбается в ответ, сосредоточенная на макияже.

— Ты как? — спрашивает она.

— Ничего, — отвечает Джемма. — А ты?

— Нормально, — говорит Сара.

— Мне пришлось подняться сюда, чтобы избавиться от этого Мориса, — объясняет Джемма. — У него… руки шаловливые.

Лицо Сары принимает удивленное выражение.

— Ты же ему нравишься, — говорит она.

— Да, но...

Сара прячет щеточку для туши обратно в тюбик, прислоняется задом к раковине, оглядывает Джемму с головы до ног.

— Он очень влиятельный. Большая шишка.

— Может быть, но это еще не дает ему права...

Сара моргает, складывает на груди руки.

— Ты ведь знаешь, что нас сюда зовут не в качестве декораций, так?

Джемма хмурит брови. Вообще-то именно так она и думала.

Сара нетерпеливо вздыхает.

— Джем, должна тебя предупредить, что рано или поздно тебе придется кому-нибудь дать.

— Дать?..

Сара еще раз моргает и наманикюренным пальчиком закрывает Джемме отвалившуюся челюсть.

Джемму охватывает приступ паники.

— Он?..

Да она шутит. Морис огромный и старый. И потный. Щеки у него так обвисли, что теряются где-то под воротником, а свой отросток он в последний раз наверняка видел несколько десятилетий назад.

Сара кивает.

— Я...

Сара вновь поворачивается к зеркалу, достает из косметички бордовую помаду «Шанель» и начинает красить губы.

«Мы не настоящие модели, — думает Джемма. — Как, черт подери, я сразу не догадалась?»

Она пялится на Сару. Кремовая кожа, как на средневековых портретах, копна шелковистых золотисто-каштановых волос, спадающая на декольте ее медного мини-платья с кружевами. «Венера» Боттичелли, освобожденная от раковины. Девушка грез. «Боже мой, — думает она, когда перед ее мысленным взором проходят другие модели Джулии Бич, — каждая из нас представляет собой определенный типаж, так? Они подобрали нас таким образом, чтобы мужчины могли выбирать из полного комплекта. Как же я раньше не догадалась?»

— Я в том смысле, — продолжает Сара, — что никто никого ни к чему не принуждает. Это не рабство. Но в тебя вбухали кучу денег и в какой-то момент обязательно захотят увидеть отдачу или дадут пинка под зад. Сколько она тебя с собой уже таскает? Месяц? И ты правда собираешься только снимать сливки, но никому не давать?

Джемма чувствует, что у нее снова отвисла челюсть, и судорожно сглатывает. Сара выпрямляется и смеется над ней.

— Ох, дорогуша. Неужели ты правда думала, что все эти миллиардеры желают твоего общества за твое блистательное остроумие?

Джемма хватает ртом воздух.

— Для этого у них есть жены. Если хочешь быть женой, иди учись на адвоката, банкира или историка искусств. Сосредоточься на образовании. Только таких приглашают на банкеты и представляют королеве. А ты вроде только четыре государственных экзамена сдала, правильно я слышала?

Джемма заливается краской. Она так и не свыклась со своей неудачей: ни с результатами экзаменов, ни с последующими скандалами. Мама высказалась в том духе, что она сама себя подвела, а Патрик в своей манере написал ей письмо. Не обнял и не посоветовал выбросить это все из головы. Он написал ей письмо. Друзья все вернулись в школу, а она осталась одна. Если бы не это — этот тайный мир, который она так тесно прижимает к себе, который утешает и манит ее своими перспективами, пока родители твердят о ее никчемности, — ее жизнь была бы невыносимой.

— Да, — отвечает Джемма.

— Ох, лапонька, — говорит Сара, звеня золотыми браслетами. — Нас хотят не за ум. У каждого из них в особняке собраны все ученые степени, какие только можно пожелать. Они хотят нас, потому что мы сосем их члены. Так что привыкай.

Джемма вдруг понимает, что ее бьет мелкая дрожь, и говорит:

— Да, поняла. Правда. Но...

— Послушай, — продолжает Сара, — сколько раз тебя трахали совершенно бесплатно? И что, тебя за это уважали?

Джемма думает о Натане. О парнях до него. Впитали как губки в себя дерьмо, которого насмотрелись в интернете, и думают, что девчонки на все это готовы. За бесплатно. Да и гигиеной не заморачиваются. Она цинично смеется. Гадает, очевидна ли для Сары нотка отчаяния в ее смехе так же, как ей самой.

— Ха! Ты права, — отвечает она.