— Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Мы поднялись и пошли по берегу, пока дорогу нам не преградили заросли высокого кустарника с длинными острыми листьями, бледно-зеленого цвета с серебристой матовой изнанкой. Йойо раздвинул ветки, и я увидел на поляне, неподалеку от нас, людей, супружескую пару и ребенка. Темноволосый малыш в коричневом джемпере и джинсовых шортах, возился на отмели, ковыряясь палочкой в песке, что-то сосредоточенно копал, иногда помогая себе руками, а мужчина и женщина сидели рядом на поваленном стволе дерева. Они смотрели на ребенка и негромко говорили между собой. Я узнал их как-то сразу, в один момент, будто кто-то толкнул меня в грудь, и почувствовал, как внутри стало расти что-то большое и нестерпимо жгучее, тесня сердце и мешая дышать.
Мужчина и женщина сидели, касаясь друг друга плечами и переплетя пальцы рук. Неподалеку на скатерти, в крупную голубую клетку, раскинутой на траве, были разложены ярко-красные пластиковые тарелки и стаканчики для пикника, из-под белых бумажных салфеток выглядывали бутерброды. Ребенок закончив копать ямку, вскочил, подбежал к импровизированному столу, схватил стаканчик и крикнул:
— Мама, смотри какой у меня будет пруд! Только нужна вода.
Потом он стремглав кинулся к реке, мужчина выпрямился, а женщина встревоженно воскликнула:
— Осторожнее, малыш!
Но было уже поздно. У самого берега маленькая ножка в стоптанном сандалике запнулась о корень, и мальчишка кубарем скатился в воду. Я почувствовал мимолетную боль от падения и через мгновение меня охватил липкий влажный холод, от которого перехватило дыхание. Дна не было, руки и ноги сами собой беспорядочно задергались, на миг перед глазами вспыхнул свет и мелькнул берег, показавшийся бесконечно далеким. Потом я снова ушел под воду, свет померк, чувство безысходного одиночества от сознания собственной беспомощности охватило душу, и еще недоумение от того, как внезапно все переменилось, и сияющий день сменился на подводные сумерки. Я понимал, что попал в беду и что мне нужно крикнуть, позвать на помощь, как можно скорее, в те секунды, когда голова снова окажется над водой, возможно в последний раз. Но, самое смешное, что я никак не мог в тот момент сообразить, что кричать. Я чувствовал, как течение уносит меня, затягивая все дальше под воду. Я разомкнул рот, большой серебристый пузырь, скользнул перед глазами и устремился вверх, а мое тело вниз. Но тут чьи-то руки, резким толчком, выдернули меня из воды, я сделал судорожный вдох и закричал.
А потом сидел на коленях у матери, на глазах которой еще блестели слезы, жадно дышал и дрожал всем телом, несмотря на теплый плед и крепкие объятия. Сильно саднило горло и жгло в носу от воды, которую я исторг из себя, да еще этот речной вкус и сырой, глинистый запах, липкий как пережитый страх не давали мне успокоиться. А когда, я наконец согрелся и перестал дрожать, меня накрыло такое всеобъемлющее чувство полноты жизни, что казалось неяркие краски увядающей природы заискрились перед глазами. Отец стоял рядом и выжимал свою мокрую рубашку, а на сучьях старой ивы была развешена моя одежда. Он что-то говорил, обращаясь то ко мне, то к маме, его голос успокаивал, был таким глубоким и молодым, если вы понимаете, о чем я. Потом он присел и обхватил нас своими крепкими руками, и я почувствовал на щеке тепло его дыхания, отдающее табаком. Он засмеялся и сказал: «Все в порядке, малыш! Все хорошо! Мы же с тобой.» И я засмеялся ему в ответ, по детски тонким, даже визгливым смехом, счастливым смехом, и вслед за нами облегченно засмеялась мама.
— Хватит, Йойо, — попросил я. Он отпустил ветви, и они, словно занавес скрыли от меня сидящих на берегу. И я перестал их слышать. Кровь стремительно побежала по жилам, я почувствовал ее напряженный гул. Показалось, что сердце не выдержит напора и разорвется, так что кровь хлынет наружу. Но хлынула не кровь, а слезы, обжигающе-горячие и горько-соленые. Ноги подкосились, и я опустился на землю, в пыльную, нагретую солнцем траву.
— Вот, черт, Йойо, — сказал я, давясь слезами, шмыгая носом и тщетно пытаясь успокоиться. — Я, кажется, становлюсь плаксой.
Йойо сел рядом и пристально посмотрел на меня своими зелеными как ясный лесной полдень глазами. Я почувствовал на себе его взгляд теплым солнечным зайчиком. Когда я захлюпал, он не отвернулся, а я боялся взглянуть на него, сидел, уткнувшись головой в колени и спрятав в ладонях мокрое, жарко полыхавшее, лицо
— Это ничего, Бемби, — сказал он спокойно. — Это хорошие слезы, правильные.
И в самом деле, когда они закончились с последним судорожным вдохом, необыкновенная легкость охватила меня, как будто что-то темное, лежавшее на душе тяжелым грузом бесконечно много лет внезапно ушло, растворилось в соленой влаге слез и я несколько раз глубоко, как в детстве, вздохнул, почувствовав умиротворение и усталость, будто после тяжелой трудной работы, которая, наконец, закончилась.
— А теперь, просто поспи, Бемби, — сказал Йойо. Я опустил голову ему на колени, и он положил свою прохладную ладонь на мой горячий, влажный от испарины лоб. Я закрыл глаза, сон, полноводной рекой накрыл меня, унося в своем течение куда-то далеко. Я успел пробормотать, засыпая:
— Йойо, мне так жаль…
Я хотел сказать ему, как мне жаль, что нельзя остаться с ним в этом чудесном сне, жаль, что это всего лишь сон и я забуду его как проснусь, что мне много чего жаль. Но он сказал:
— Шшш…, спи, малыш. Отдыхай, набирайся сил…
И я уснул. Но, когда проснулся, утром в своей квартире, на своей постели, помнил этот сон очень отчетливо, во всех подробностях, так будто на самом деле прожил этот день с Йойо, будто он на самом деле был.
На следующий день я пришел на работу очень рано, и только расположился за столом, как заглянул шеф.
— Уже на месте? Отлично, давай поднимайся, поедешь со мной.
— Куда? — удивился я. Ни встреч, ни выездов на сегодня запланировано не было. Думал спокойно заняться своими делами, и вот на тебе, пожалуйста!
— По дороге расскажу, — обнадежил он и внезапно добавил, усмехнувшись. — Тебе понравится.
Я выключил компьютер, прихватил с собой папку с бумагами, и вслед за начальством вышел из кабинета, теряясь в догадках, что за форс-мажор у нас случился. Шеф стремительно летел по коридору. Меня всегда поражало как он при его солидной комплекции удивительно легко и даже с некоторой грацией двигался. Как располневший от беспроблемной жизни и хорошей кормежки хищник. Я едва поспевал за ним.
— Надеюсь наш проект не рухнул, — спросил я на бегу, чтобы знать, к чему готовиться. К плохим новостям или можно еще немного перевести дух. Он внезапно обернулся, останавливаясь, и я чуть не врезался в него, едва успев затормозить.
— Насчет проекта можешь не волноваться. Здесь другое. Сразу тебе скажу, чтобы ты не терзался. — Он довольно усмехнулся. — Я вчера был у главного, рекомендовал тебя на должность моего третьего зама. Он хочет на тебя глянуть, поэтому сейчас заскочим к нему, познакомишься. Нас уже ждут. Но ты не волнуйся — это, в общем, формальность. Он мне доверяет, а я тебе доверяю, дело ты знаешь. Так что уверен, проблем не будет. Поработаешь, освоишься, войдешь в курс дела. Посмотрим, как себя покажешь. Сразу скажу пахать придется много…
— А у вас есть должность третьего зама? — встрял я в его рассуждения.
— Теперь будет, — отрезал он. — Ты лучше вникай в то, что я тебе говорю. Да, там у главного не робей, да красней поменьше, а то он решит, что ты еще слишком молод для такой ответственности, — шеф отечески потрепал меня по плечу. Я, конечно, тут же покраснел. Стива уже развернулся, чтобы мчаться дальше, когда я сказал:
— Я не могу, простите…
Он бросил через плечо нетерпеливо:
— Что ты не можешь? Пошли, старик ждать не любит.
— Я не могу, — снова сказал я уже погромче, не трогаясь с места. Не хотел вот так на ходу сразу все ему вываливать, но деваться было уже некуда. Не у главного же объясняться. Шеф снова остановился, пристально и недовольно посмотрел на меня, с откровенным недоумением.
— Спасибо, но я не могу принять ваше предложение, — сказал я, чувствуя меж тем легкое головокружение, как перед прыжком в холодную воду.
— Что такое, Эрик, — резко спросил он, нахмурившись. — Что за капризы вдруг? Испугался? Глупости! У тебя получится.
— Нет, — сказал я. — Не в этом дело. Просто, я ухожу. Уезжаю насовсем, в другой город.
Мимо нас по коридору шли люди, рабочий день начался, и с нами то и дело здоровались. Из дверей кабинета выскочил знакомый подрядчик и увидев меня воскликнул:
— Послушай, Эрик, это же черт знает…
Потом заметил шефа, выражение его лица, осекся и добавил, отступая:
— Эээ, занят? Ладно, я потом…
Шеф еще несколько секунд сверлил меня суровым взглядом. Надо сказать, когда он так смотрел, глаза у него становились совершенно стального цвета, так, что поневоле пробирала дрожь.
Так, — сказал он и повторил после паузы. — Так-так…
