Йойо сел рядом и пристально посмотрел на меня своими зелеными как ясный лесной полдень глазами. Я почувствовал на себе его взгляд теплым солнечным зайчиком. Когда я захлюпал, он не отвернулся, а я боялся взглянуть на него, сидел, уткнувшись головой в колени и спрятав в ладонях мокрое, жарко полыхавшее, лицо
— Это ничего, Бемби, — сказал он спокойно. — Это хорошие слезы, правильные.
И в самом деле, когда они закончились с последним судорожным вдохом, необыкновенная легкость охватила меня, как будто что-то темное, лежавшее на душе тяжелым грузом бесконечно много лет внезапно ушло, растворилось в соленой влаге слез и я несколько раз глубоко, как в детстве, вздохнул, почувствовав умиротворение и усталость, будто после тяжелой трудной работы, которая, наконец, закончилась.
— А теперь, просто поспи, Бемби, — сказал Йойо. Я опустил голову ему на колени, и он положил свою прохладную ладонь на мой горячий, влажный от испарины лоб. Я закрыл глаза, сон, полноводной рекой накрыл меня, унося в своем течение куда-то далеко. Я успел пробормотать, засыпая:
— Йойо, мне так жаль…
Я хотел сказать ему, как мне жаль, что нельзя остаться с ним в этом чудесном сне, жаль, что это всего лишь сон и я забуду его как проснусь, что мне много чего жаль. Но он сказал:
— Шшш…, спи, малыш. Отдыхай, набирайся сил…
И я уснул. Но, когда проснулся, утром в своей квартире, на своей постели, помнил этот сон очень отчетливо, во всех подробностях, так будто на самом деле прожил этот день с Йойо, будто он на самом деле был.
На следующий день я пришел на работу очень рано, и только расположился за столом, как заглянул шеф.
— Уже на месте? Отлично, давай поднимайся, поедешь со мной.
— Куда? — удивился я. Ни встреч, ни выездов на сегодня запланировано не было. Думал спокойно заняться своими делами, и вот на тебе, пожалуйста!
— По дороге расскажу, — обнадежил он и внезапно добавил, усмехнувшись. — Тебе понравится.
Я выключил компьютер, прихватил с собой папку с бумагами, и вслед за начальством вышел из кабинета, теряясь в догадках, что за форс-мажор у нас случился. Шеф стремительно летел по коридору. Меня всегда поражало как он при его солидной комплекции удивительно легко и даже с некоторой грацией двигался. Как располневший от беспроблемной жизни и хорошей кормежки хищник. Я едва поспевал за ним.
— Надеюсь наш проект не рухнул, — спросил я на бегу, чтобы знать, к чему готовиться. К плохим новостям или можно еще немного перевести дух. Он внезапно обернулся, останавливаясь, и я чуть не врезался в него, едва успев затормозить.
— Насчет проекта можешь не волноваться. Здесь другое. Сразу тебе скажу, чтобы ты не терзался. — Он довольно усмехнулся. — Я вчера был у главного, рекомендовал тебя на должность моего третьего зама. Он хочет на тебя глянуть, поэтому сейчас заскочим к нему, познакомишься. Нас уже ждут. Но ты не волнуйся — это, в общем, формальность. Он мне доверяет, а я тебе доверяю, дело ты знаешь. Так что уверен, проблем не будет. Поработаешь, освоишься, войдешь в курс дела. Посмотрим, как себя покажешь. Сразу скажу пахать придется много…
— А у вас есть должность третьего зама? — встрял я в его рассуждения.
— Теперь будет, — отрезал он. — Ты лучше вникай в то, что я тебе говорю. Да, там у главного не робей, да красней поменьше, а то он решит, что ты еще слишком молод для такой ответственности, — шеф отечески потрепал меня по плечу. Я, конечно, тут же покраснел. Стива уже развернулся, чтобы мчаться дальше, когда я сказал:
— Я не могу, простите…
Он бросил через плечо нетерпеливо:
— Что ты не можешь? Пошли, старик ждать не любит.
— Я не могу, — снова сказал я уже погромче, не трогаясь с места. Не хотел вот так на ходу сразу все ему вываливать, но деваться было уже некуда. Не у главного же объясняться. Шеф снова остановился, пристально и недовольно посмотрел на меня, с откровенным недоумением.
— Спасибо, но я не могу принять ваше предложение, — сказал я, чувствуя меж тем легкое головокружение, как перед прыжком в холодную воду.
— Что такое, Эрик, — резко спросил он, нахмурившись. — Что за капризы вдруг? Испугался? Глупости! У тебя получится.
— Нет, — сказал я. — Не в этом дело. Просто, я ухожу. Уезжаю насовсем, в другой город.
Мимо нас по коридору шли люди, рабочий день начался, и с нами то и дело здоровались. Из дверей кабинета выскочил знакомый подрядчик и увидев меня воскликнул:
— Послушай, Эрик, это же черт знает…
Потом заметил шефа, выражение его лица, осекся и добавил, отступая:
— Эээ, занят? Ладно, я потом…
Шеф еще несколько секунд сверлил меня суровым взглядом. Надо сказать, когда он так смотрел, глаза у него становились совершенно стального цвета, так, что поневоле пробирала дрожь.
Так, — сказал он и повторил после паузы. — Так-так…
Я пожал плечами и слегка прикусил язык, чтобы не засмеяться, хотя ничего смешного в ситуации не было. Но уж больно непривычно было видеть на лице нашего сурового босса выражение растерянности, которое пробивалось сквозь взгляд закаленного бойца, хладнокровно крушащего все препятствия на пути к цели. Он оглянулся по сторонам, словно запоминая свидетелей возмутительного публичного бунта, потом бросил сквозь зубы:
— Эрик, это очень неуместная шутка.
— Это не шутка. Я хотел вам сказать…
— Пошли в кабинет, и надеюсь, ты одумаешься по дороге.
Я покорно двинулся следом, незаметно переведя дух. Все равно, ведь, собирался сегодня ему сказать, так что может оно и к лучшему. До кабинета добрались очень быстро, шеф и так летал, а не ходил, а здесь превзошел самого себя. Вбежал в кабинет и, с треском захлопнув за мной дверь, прогремел:
— Давай, говори, что случилось. Только поживей, две минуты, и выдвигаемся.
— Я уезжаю, насовсем.
— Это я уже слышал. Не глухой пока. Почему? Что еще за блажь!
Я посмотрел на него с тоской, ну что здесь было объяснять. И как, и зачем.
— По личным мотивам.
— По личным мотивам? — Шеф уставился на меня с таким видом словно ничего возмутительней в жизни не слышал. — С ума сошел? Какие еще личные мотивы? Их что нельзя здесь на месте решить? С чего вдруг? И куда ты собрался? У тебя что проблемы? Выкладывай, только побыстрее.
Я помотал отрицательно головой. В настоящий момент, именно он был моей самой большой проблемой. Я и так тянул до последнего, не решаясь сказать ему о своем отъезде, а тут еще это назначение. Как сам шеф только что заметил, очень неуместная шутка, в данном случае предложение. Оно серьезно все усложнило, но решение я бы не стал менять ни при каких обстоятельствах. Осталось только это донести до шефа. Я не боялся его гнева, я боялся его расстроить. Он был отличный человек, мне жаль было с ним расставаться, и уж тем более не хотелось уходить вот так с сознанием, что подвел, не оправдал надежд. Я многим был ему обязан.
Мы познакомились, когда я был на четвертом курсе, проходил практику в одном из его отделов. Он сам меня принял. Он со всеми новичками знакомился лично, это было железное правило компании. Без его одобрения даже дворника не взяли бы. Я помню, как первый раз пришел к нему в кабинет, огромный как футбольное поле, залитый светом из больших ничем не занавешенных окон. Стен почти не было видно. Вдоль одной шли шкафы с книгами, стоящими в ряд журналами, толстыми папками с документами. Стена за креслом была сплошь увешена рамками с сертификатами, дипломами, журнальными и газетными вырезками. На другой висели застекленные фотографии черно-белые и цветные разного формата на которых очень красиво были сняты различные архитектурные объекты. Я бросил на них взгляд и невольно залюбовался. Хозяина в кабинете не было. Меня провела сюда секретарь, предложив подождать. Он появился словно из ниоткуда, возник у меня за спиной и спросил негромко уверенным, вальяжным басом:
— Нравится?
Я обернулся. Передо мной стоял высокий крупный мужчина с пронзительным взглядом темно-серых глаз, с лицом, вылепленным резко и просто. Гладко зачесанные назад черные с обильной сединой волосы открывали широкий выпуклый лоб, дающий возможность предположить в его обладателе изрядные способности мыслителя. Большой с горбинкой нос, плотно сжатые губы, сильный, выдающийся вперед подбородок, производили очень цельное, гармоничное впечатление. Такие лица любили рисовать мастера старой школы, придавая им царственное выражение. На мужчине был светло-серый пиджак, под которым виднелась голубая рубашка. Брюки безупречными складками лежали на черных кожаных туфлях, которые, казалось, самодовольно поскрипывали от сознания собственного благородства и новизны. Надо ли говорить, что начищены они были до шелковистого ненавязчивого блеска. Респектабельный вид довершали ремень из натуральной кожи с гладкой металлической пряжкой и терпкий аромат дорогого парфюма. Галстука не было, зато из-под обшлага рубашки поблескивали золотом часы, да из нагрудного кармашка торчал такого же золотистого цвета колпачок ручки. Я вдруг почувствовал себя бомжом из подворотни в своих старых джинсах, видавшем виды пиджаке, рукава которого за несколько лет постоянной носки уже изрядно обтрепались и были коротки. Я все еще рос, к тому же похудел и вещи болтались на мне как с чужого плеча.
Мне захотелось снять пиджак. Потому что футболка под ним была новая, черная. Это Йойо как-то незаметно заразил меня любовью к черным футболкам. Да и ботинки я тоже накануне как следует почистил. Я бы может не обратил на это особого внимания, все-таки отчетливо понимая разницу между директором преуспевающей компании и собой, обычным, ничем не примечательным студентом, но он окинул меня с головы до ног цепким, рентгеновским взглядом, не пропустив, кажется ни одной детали, так, что я ощутил неловкость от своего откровенно потрепанного вида. Впрочем, на лице его после осмотра ничего не отразилось, кроме дипломатичного бесстрастия.
— Да, нравится — ответил я ему. — Очень.
— Наша работа, — в его голосе отчетливо прозвучала нотка гордости.
— Да, здорово, — я снова посмотрел на снимки. Они, действительно были потрясающие, видно было, что снимал настоящий мастер.
— Я слышал, ты художник, — он не торопил меня, встал рядом и тоже стал смотреть на фотографии. Сейчас мне кажется, что он смотрел тогда не на снимки, а на меня. Я ловил его изучающий, внимательный взгляд в отражении на стекле.
