— Не торопись, — сказала ей Элика и принялась неспешно бродить по залу, рассматривая висевшие по стенам картины. В основном это были городские пейзажи. Ее внимание привлекло небольшое полотно. На нем был изображен кусочек крыши высотного дома, высотного, потому что внизу виднелись залитые огнями улицы ночного города, а большую часть картины занимало звездное небо. На крыше спиной к зрителям стояла девочка с короткими темными волосами. Она стояла, зябко обхватив себя руками и слегка приподняв одно плечо. Ветер трепал ее волосы, подол темно-синей юбки, и вся ее хрупкая, угловатая фигура выражала тревогу и неуверенность. Казалось, что она как потерявшийся ребенок взобралась на самое высокое здание городских джунглей, чтобы высмотреть дорогу домой. И высмотрев, раскинуть руки-крылья и полететь к давно потерянному дому. Что-то в этой картине вызывало у нее странное чувство узнавания, в тонкой фигуре девочки было что-то необыкновенно знакомое. И это беспокоило ее. Картина притягивала взгляд, не отпускала, и она уже довольно долго простояла перед ней, как вдруг кто-то негромко ахнул у нее за спиной:
— Птица!
«Птица» — так называлась заворожившая ее картина, а еще, когда-то очень давно, в другой жизни, так звали ее. Наверное, какой-нибудь впечатлительный посетитель слишком громко прочитал название, подумала она и невольно обернулась. Мужчина, стоявший позади нее, мог бы сейчас гарцевать на белом коне в каких-нибудь девичьих снах или грезах. Он бы очень органично там смотрелся со своими темными густыми волосами, кончики которых закрывали воротник белой рубашки, стройной широкоплечей фигурой, благородными чертами лица с ровной выразительной линией бровей. Но вместо этого он стоял и смотрел на нее большими широко распахнутыми карими глазами, золотистый блеск которых притеняли по-девичьи длинные ресницы. Элика вопросительно посмотрела на него.
— Ты не узнаешь меня? — взволновано спросил он слегка хриплым голосом. Она отрицательно покачала головой и всмотрелась немного пристальней, преодолевая охватившее ее смущение. Что-то в его взгляде заставило вдруг сердце болезненно сжаться.
— Я… — неуверенно начал мужчина и лицо его внезапно порозовело.
— Постойте, — сказала Элика. Взгляд ее задержался на его гладко выбритом подбородке, где белела едва заметная черточка длинного шрама.
— Хьюстон? — с сомнением спросила она. Он кивнул и покраснел еще больше.
— Не может быть! Но… но ты так изменился! — Элика не скрывала своего изумления. И хотя уже ясно видела, что это все-таки он, не могла поверить глазам.
— Да, — он облегченно выдохнул и улыбнулся. На его щеках при этом заиграли симпатичные продольные ямочки. Теперь она поняла, почему имя художника показалось ей знакомым. Впрочем, она так старалась его забыть, что не было ничего удивительного, что это ей наконец удалось.
— Ты как тут, ты откуда? — сбивчиво забормотал он, продолжая ошеломленно рассматривать ее.
— Я, — она растерянно замолчала, чувствуя подступившую слабость, и не зная, что ответить. Все слова вдруг разом, словно вспугнутая стайка воробьев закружились в голове, наполнив ее шумом. И беспомощно улыбнувшись, она, наконец, произнесла: Так вышло… Значит, это твоя выставка? Даже не думала…
— Ты с кем-то пришла? — он продолжал смотреть на нее, завораживая своим взглядом. — Ты одна?
Элика покачала головой, сердце от волнения застучало часто и быстро:
— Я с подругой. Она… она отошла куда-то…
Оглянулась по сторонам, высматривая Анну, но та, как назло, еще не появилась. А Хьюстон внезапно осторожно дотронулся до ее плеча и произнес смущенно:
— Не могу поверить, что это ты, настоящая ты. Извини. Столько лет прошло. Надо же!
— Да, — откликнулась Элика. — В самом деле…
— Послушай, здесь немного шумно, — он тоже оглянулся по сторонам, словно, как и она оказался тут случайно, — может выйдем ненадолго? Через дорогу есть кафе…
— Да, конечно, — согласилась Элика.
Но тут, вынырнув откуда-то из толпы, к ним подошла высокая, светловолосая девушка, очень эффектная, с яркими карими глазами и, уверенно положив руку на плечо Хьюстона, окинула Элику внимательным, оценивающим взглядом. Потом он метнулся ей за спину, на картину и на мгновение застыл.
— Эрик, нам пора, журналисты ждут. Поторопись, пожалуйста.
Он слегка нахмурился, бросил взгляд на часы. Как ни странно, это были его прежние часы. Их Элика почему-то сразу узнала, только вместо черного, потертого ремешка тускло поблескивал серебром стальной браслет.
— Да, Вероника, спасибо, сейчас подойду. Еще минуту, — он вновь повернулся к Элике. — Ты можешь подождать меня? Не торопишься? Я ненадолго.
— Конечно, — снова повторила Элика. Она спокойно выдержала взгляд девушки, хоть и почувствовала себя немного неловко, мимолетно пожалев, что не надела блузку, которую ей настойчиво советовала Анна, и которая необыкновенно шла ей, подчеркивая глубокую синеву глаз. Но тут же сказала себе: перестань, ерунда какая, ни к чему это.
— Только не уходи. — Он все медлил, не решаясь оставить ее.
— Эрик, поторопись, — нетерпеливо сказала девушка, уже с явной досадой посмотрев на Элику.
— Я подожду сколько нужно, не волнуйся, — сказала Элика, и Вероника, подхватив Хьюстона под руку, увела его. Уходя, он несколько раз обернулся.
— Какая красивая, — подумала Элика, глядя им вслед. Она снова неторопливо двинулась по залу, высматривая на что можно присесть. Но тут на нее налетела Анна и возбужденно дергая за рукав, зашептала.
— Элька, что он тебе сказал? Вы что, знакомы? Да ответь ты что-нибудь!
— Да знакомы, немного.
— Ух, ты! Где? Когда? Почему скрывала. Вот никогда из тебя слова не вытянешь. Это же…
— Анна, перестань. Это было давно, очень давно и очень недолго. И мы просто поздоровались и все. На этом все, понятно. Я тебя прошу, не донимай меня.
— Элька! Я твой друг, и я на твоей стороне. В общем, ладно, захочешь — расскажешь. Только знаешь, так жить тоже нельзя. Это не жизнь. Но я тебя не тороплю, когда-нибудь сама поймешь.
Элика только устало махнула рукой, вдруг остро пожалев, что поддалась напору подруги и пришла сюда. Ее разрывали противоречивые чувства. Хотелось сейчас же, не медля ни минуты уйти, убежать, вернуться в номер, потушить свет, накрыться одеялом и уснуть, чтобы утром ничего не помнить, ни об этом вечере, ни о последних пятнадцати месяцах, словно вычеркнутых из жизни. И в то же время она понимала, что не сможет уйти, что, если уйдет, будет мучиться и жалеть. И потом, она ведь обещала Хьюстону дождаться его. Нет, тут же поправила она себя, не Хьюстону, Эрику. Этого молодого мужчину звали Эрик. И у него была девушка или жена, неважно, которую звали Вероника. И которая очень ему подходила и чем-то даже была на него похожа, чем-то неуловимым. Насколько Элика успела заметить. Вероника была очень хороша, и это было очень хорошо. И, судя по всему, все в жизни Хьюстона, вернее Эрика, тоже было очень хорошо. Йойо не подвел. И это было так замечательно, что лучше и не надо, но почему-то Элике захотелось заплакать.
Она отвернулась от Анны, чтобы скрыть заблестевшие глаза, и стала очень пристально разглядывать пейзаж на картине. И когда смогла понять на что смотрит, сейчас же снова отвернулась. Огромный кряжистый дуб на большом квадратном полотне, казалось, тихо шелестел ветвями, бросая пеструю от солнечных пятен тень на самодельные качели: просто доска, висевшая на широких, крепких ремнях, похожих на стропы от парашюта. Под качелями в пыли, лежал навзничь, задрав кверху смешную толстощекую мордашку, маленький плюшевый медвежонок.
— Анна, — сказала Элика озабоченно глядевшей на нее подруге, — Ты не жди меня ладно. Я сама доберусь. Я еще немного здесь побуду, потом, наверное, пройдусь по магазинам или просто погуляю. Мне надо побыть одной. А завтра встретимся, не обижайся, хорошо.
— Ты уверена? — Анна с тревогой, пытаясь скрыть жалость, так и сквозившую в ее взгляде и голосе, спросила Элику, и с сомнением покачала головой. — Не очень-то мне хочется тебя одну оставлять. Что-то ты бледненькая такая.
— Я в порядке. Ничего со мной не случится, если что, возьму такси. И… и спасибо тебе. Нет. Правда, все нормально. Иди, тебя муж ждет, дети. Мне и так перед ними неудобно, что постоянно отрываю тебя. Наверное, дни считают, когда я уеду.
— Глупости не болтай, — сердито заметила Анна. — И не надо такси. Позвонишь, я приеду и заберу тебя.
Она чмокнула Элику в щеку, слегка приобняв за плечи и вдруг сказала задумчиво. — Все-таки лучше бы ты свою голубую блузку надела.
