— Эрик, нам пора, журналисты ждут. Поторопись, пожалуйста.
Он слегка нахмурился, бросил взгляд на часы. Как ни странно, это были его прежние часы. Их Элика почему-то сразу узнала, только вместо черного, потертого ремешка тускло поблескивал серебром стальной браслет.
— Да, Вероника, спасибо, сейчас подойду. Еще минуту, — он вновь повернулся к Элике. — Ты можешь подождать меня? Не торопишься? Я ненадолго.
— Конечно, — снова повторила Элика. Она спокойно выдержала взгляд девушки, хоть и почувствовала себя немного неловко, мимолетно пожалев, что не надела блузку, которую ей настойчиво советовала Анна, и которая необыкновенно шла ей, подчеркивая глубокую синеву глаз. Но тут же сказала себе: перестань, ерунда какая, ни к чему это.
— Только не уходи. — Он все медлил, не решаясь оставить ее.
— Эрик, поторопись, — нетерпеливо сказала девушка, уже с явной досадой посмотрев на Элику.
— Я подожду сколько нужно, не волнуйся, — сказала Элика, и Вероника, подхватив Хьюстона под руку, увела его. Уходя, он несколько раз обернулся.
— Какая красивая, — подумала Элика, глядя им вслед. Она снова неторопливо двинулась по залу, высматривая на что можно присесть. Но тут на нее налетела Анна и возбужденно дергая за рукав, зашептала.
— Элька, что он тебе сказал? Вы что, знакомы? Да ответь ты что-нибудь!
— Да знакомы, немного.
— Ух, ты! Где? Когда? Почему скрывала. Вот никогда из тебя слова не вытянешь. Это же…
— Анна, перестань. Это было давно, очень давно и очень недолго. И мы просто поздоровались и все. На этом все, понятно. Я тебя прошу, не донимай меня.
— Элька! Я твой друг, и я на твоей стороне. В общем, ладно, захочешь — расскажешь. Только знаешь, так жить тоже нельзя. Это не жизнь. Но я тебя не тороплю, когда-нибудь сама поймешь.
Элика только устало махнула рукой, вдруг остро пожалев, что поддалась напору подруги и пришла сюда. Ее разрывали противоречивые чувства. Хотелось сейчас же, не медля ни минуты уйти, убежать, вернуться в номер, потушить свет, накрыться одеялом и уснуть, чтобы утром ничего не помнить, ни об этом вечере, ни о последних пятнадцати месяцах, словно вычеркнутых из жизни. И в то же время она понимала, что не сможет уйти, что, если уйдет, будет мучиться и жалеть. И потом, она ведь обещала Хьюстону дождаться его. Нет, тут же поправила она себя, не Хьюстону, Эрику. Этого молодого мужчину звали Эрик. И у него была девушка или жена, неважно, которую звали Вероника. И которая очень ему подходила и чем-то даже была на него похожа, чем-то неуловимым. Насколько Элика успела заметить. Вероника была очень хороша, и это было очень хорошо. И, судя по всему, все в жизни Хьюстона, вернее Эрика, тоже было очень хорошо. Йойо не подвел. И это было так замечательно, что лучше и не надо, но почему-то Элике захотелось заплакать.
Она отвернулась от Анны, чтобы скрыть заблестевшие глаза, и стала очень пристально разглядывать пейзаж на картине. И когда смогла понять на что смотрит, сейчас же снова отвернулась. Огромный кряжистый дуб на большом квадратном полотне, казалось, тихо шелестел ветвями, бросая пеструю от солнечных пятен тень на самодельные качели: просто доска, висевшая на широких, крепких ремнях, похожих на стропы от парашюта. Под качелями в пыли, лежал навзничь, задрав кверху смешную толстощекую мордашку, маленький плюшевый медвежонок.
— Анна, — сказала Элика озабоченно глядевшей на нее подруге, — Ты не жди меня ладно. Я сама доберусь. Я еще немного здесь побуду, потом, наверное, пройдусь по магазинам или просто погуляю. Мне надо побыть одной. А завтра встретимся, не обижайся, хорошо.
— Ты уверена? — Анна с тревогой, пытаясь скрыть жалость, так и сквозившую в ее взгляде и голосе, спросила Элику, и с сомнением покачала головой. — Не очень-то мне хочется тебя одну оставлять. Что-то ты бледненькая такая.
— Я в порядке. Ничего со мной не случится, если что, возьму такси. И… и спасибо тебе. Нет. Правда, все нормально. Иди, тебя муж ждет, дети. Мне и так перед ними неудобно, что постоянно отрываю тебя. Наверное, дни считают, когда я уеду.
— Глупости не болтай, — сердито заметила Анна. — И не надо такси. Позвонишь, я приеду и заберу тебя.
Она чмокнула Элику в щеку, слегка приобняв за плечи и вдруг сказала задумчиво. — Все-таки лучше бы ты свою голубую блузку надела.
Элика безразлично кивнула, и Анна ушла, напоследок окинув ее беспокойным сочувственным взглядом. Хьюстон вернулся на удивление быстро. Она не заметила, сколько ждала его, пристроившись в уголке на маленьком диванчике, где рассеянно следила за неспешно бродившими по галерее людьми, о чем-то думала, так же рассеяно и неотчетливо, обрывочными фразами, стараясь не давать волю волнению, иногда лихорадочной дрожью пробивавшемуся наружу. И все же сердце ее на мгновение больно ухнуло и застучало, когда он возник перед ней, вынырнув из толпы окружавших его знакомых что-то весело и оживленно говорящих ему, настоятельно требующих его внимания.
Ох! — Он шумно перевел дух, застенчиво улыбнулся ей и сказал. — Извини, что заставил ждать. Пойдем.
Они вышли на улицу. Дождь уже прекратился, и прохладный насыщенный влагой воздух, вынудил ее зябко поежиться. Через дорогу действительно обнаружилось небольшое кафе. Сквозь огромные прозрачные окна лился на мокрый тротуар, дробясь в лужах, голубоватый свет, разбавляя вечерний сумрак. Он придержал тяжелую входную дверь, пропуская ее вперед, и потом уверенно повел к маленькому, притаившемуся в уютном уголке, столику, накрытому льняной, бежевой скатертью. Элика отказалась от пирожного, и он заказал им кофе. Она оглянулась по сторонам, как бы рассматривая обстановку, но едва ли потом смогла описать ее. Только почему-то запомнился раскидистый куст какого-то декоративного растения с пестрыми листьями в большом керамическом горшке. Он стоял неподалеку и на нем, словно любуясь, можно было надолго задержать взгляд, чтобы не смотреть на сидящего напротив человека. Хотя это было трудно. Так же трудно как смириться с мыслью, что того, прежнего Хьюстона больше нет. Он исчез навсегда, безнадежно остался в прошлом, в воспоминаниях, в другой жизни.
Человек, который сидел с ней за одним столиком был кем-то другим, был Эриком. У него не было лишнего веса, и не было, судя по всему, лишних проблем. Не было и прежнего простодушия. Она это сразу почувствовала по его уверенной манере держаться, по взгляду успешного во всех отношениях человека. И поэтому у нее было чувство, будто она снова потеряла его, теперь уже окончательно. Раньше ей нравилось думать в особенно трудные минуты, что, вот, он где-то есть сейчас на земле, и находить в этом поддержку и утешение.
— Ты очень изменился, — сказала она ему, когда принесли заказ, и официантка, пожелав приятного вечера, ушла.
— Я просто вырос, Птица. — Даже голос у него изменился. Стал глубже и в то же время мягче. — Постарел.
— Двадцать девять лет — еще не старость. — Элика слабо улыбнулась. — Но ты все-таки стал художником, как и хотел.
— Не совсем, — откликнулся он, внимательно, из-под слегка опущенных ресниц, рассматривая ее. — Это так — хобби.
— Хобби? Мне казалось, что… — она растеряно посмотрела на Хьюстона, не представляя кем еще он мог стать. Все это время она думала о нем, когда могла себе это позволить, как о художнике.
— В свободное время. А так, я — архитектор. Знаешь, всегда любил строить в воображении города. Вот, теперь проектирую дома, гостиницы, магазины, в общем, что закажут. У нас большая контора, много филиалов.
— Понятно. Звучит просто здорово… — сказала Элика, помешивая ложечкой густой, горячий кофе. — Твоя девушка, она очень красивая. Или это жена?
— Вероника? — Хьюстон негромко рассмеялся и потер рукой подбородок. — Она моя сестра. Нет, правда, сестра. Я не женат.
Глаза его глядели весело и даже немного лукаво. И в этот момент он чем-то напомнил ей Йойо, когда тому хотелось позабавиться.
— Я знаю, как это звучит, но это действительно так. Не родная, но у нас общие корни. Ее дедушка и моя бабушка были родными братом и сестрой.
— Ты нашел родственников? — Элика посмотрела на него удивленно и недоверчиво. — После стольких лет?
— Скорее, это они меня нашли. Мы сдавали объект, гостиницу, большой комплекс и заказчики устроили грандиозную презентацию. В общем, было целое представление: гости, весь городской бомонд, даже каких-то звезд с телевидения пригласили, банкет, пресса. Хотели еще салют замутить, но обошлось. Вероника снимала репортаж и попросила, кого-нибудь из команды архитекторов выступить, рассказать, как шел проект, покрасочней так, в подробностях, ну все такое, как обычно. Все наши сразу разбежались, а я попался шефу под руку, и пришлось отдуваться. Разговорились потом. Она сказала, что я похож на ее дедушку в молодости. У них много фотографий сохранилось, хотя его уже нет в живых. Вот так и выяснилось, что сходство не случайное.
— Почему же они раньше о себе не заявили? — Элике захотелось возмущенно фыркнуть. Тоже мне родственники! Очень вовремя появились.
— Там какая-то запутанная семейная история. Вроде кто-то с кем-то поссорился, потом пропал. Какие-то денежные проблемы, переезды. В общем, я еще сам до конца не разобрался. Такие дела. Да что я все о себе. Как ты?
Она рассеяно кивнула, ничего не ответив, и он снова спросил, на мгновение запнувшись:
— Как у Марка дела?
Элика молчала так долго, что ему показалась, она снова не ответит. Но она ответила, опустив глаза и комкая в тонких пальцах салфетку.
— Марка больше нет.
И сильно прикусив задрожавшую вдруг губу, отвернулась.
— Как нет? — не понял он и, нахмурившись, пристально посмотрел на нее.
— Совсем нет. Он… он… — даже сейчас, через столько месяцев, она не могла произнести этого страшного окончательного слова, обозначившего черту в ее жизни, за которой начиналась пустота. Хьюстон несколько минут ошеломленно смотрел на нее и, наконец, сказал:
— Прости… Давно?
Она кивнула и, глубоко вздохнув, сказала, стараясь успокоиться:
— Больше года. Извини, наверное, мне лучше уйти.
— Нет-нет, постой! — Он сделал рукой жест, словно хотел задержать ее и даже привстал на месте. — Что-то случилось?
Она пожала плечами, слова давались с трудом. Элика отвернулась, пристально разглядывая пеструю крону растения… В тот день, когда Марка не стало за окнами шел снег, последний снег той зимы. Он тихо ложился на землю, покрывая ее белым полотном. Потом растаял, и наступила весна. Там, где раньше лежал снег, зазеленела трава. Отцвели одуванчики, весну сменило лето, необыкновенно жаркое и солнечное, потом осень, как всегда в этих местах, яркая и праздничная. Но у нее перед глазами все еще продолжал идти снег, холодный и безжизненный.
