— Ты можешь заставить меня делать много вещей, но водить эту машину — не одна из них. Это мужская машина. — Я закатываю глаза.

Прежняя улыбка стерлась с его лица.

— Больше похоже на женскую. Точнее, моей матери. — У меня такое чувство, будто кто-то ткнул меня ножом в грудь и вывернул ее. — Твоей матери? — Его кадык пульсирует.

— Я подумал, что уберу его, так как не запускал уже месяц.

Он убирает его каждый месяц? Моя грудь болит за человека, который хранит память о своей матери в ее машине. Я могу сказать, что Деклан заботится о том, насколько хорошо заботятся о машине, от полированного кожаного салона до идеально вощеного экстерьера.

Я не могу придумать, что сказать, мой язык заплетается от эмоций. Образ, который Деклан рисует всем, ничто по сравнению с тем, который он скрывает от всего мира. Хотя он и не близок к совершенству ни в каком смысле этого слова, он все еще человек. Ему больно так же, как и всем нам.

Мы вылетаем на подъездную дорожку, прежде чем он останавливается, чтобы открыть ворота. Он что-то бормочет, и я улыбаюсь, потому что никогда не видела, чтобы он запинался на словах.

— Она, наверное, любила эту машину больше, чем моего отца, а это, если ты знала их до того, как она заболела, было очень много. Не знаю, что она в нем нашла, но, наверное, он был другим со всеми нами до того, как она умерла.

Я не скучаю по тому, как он говорил о своих родителях до того, как она заболела. Как будто ее болезнь изменила динамику жизни всех, включая Сета. Мои губы опускаются, и я ненавижу себя за унцию сочувствия, которое пузырится на поверхности моего сердца к человеку, который так же мерзок и безжалостен, как и они. Каким-то образом любовь, кажется, очеловечивает худшее души.

— Ты расскажешь мне о ней поподробнее?

Это очень важный вопрос. Тот, который я не уверена, что справедливо задавать в первую очередь, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу побольше узнать о человеке, который раз в месяц выезжает на машине своей матери, как будто она может вернуться в любую минуту и потребовать ее обратно. Я хочу знать обо всем этом.

Он вздыхает, и в глубине души я просто знаю, что он вот-вот откажет мне. По какой-то причине мне невыносима эта мысль, и я делаю какую-то глупость. Что-то настолько невероятно глупое, что я уверена, что завтра пожалею об этом. Но я слишком восхищена его историей, чтобы беспокоиться о том, что может случиться.

— А что, если мы заключим сделку? — Уголки его губ приподнимаются.

— Я открыт для переговоров.

— Чего ты хочешь? — Я бросаю бомбу ему на колени. Я позволю ему самому решать, чего он хочет больше всего, а потом посмотрю, готова ли я принять вызов.

— Я хочу равного обмена… — Он замолкает, и у меня перехватывает дыхание.

Еще один поцелуй? Настоящее свидание? Минет? На самом деле вариантов бесконечное множество. Тепло проходит от моей головы до кончиков пальцев ног при мысли о том, что он может выбрать.

— Что у тебя на уме?

— Я расскажу тебе о своей матери, если ты расскажешь мне о своих различиях в учебе.

Если бы в моей жизни был саундтрек, то сейчас ди-джей царапает пластинку, заставляя меня чувствовать себя полным ничтожеством. Воздух покидает мои легкие, как сдутый воздушный шар. Что это за чертовщина такая? И более конкретно, как, черт возьми, он узнал?

Я скрещиваю руки на груди и воздвигаю барьер.

— Кто тебе сказал?

— Никто.

— Чушь собачья. Это был Кэл? — Я собираюсь сказать Деклану, чтобы он съехал на обочину и позволил мне взять управление на себя, только чтобы я могла найти Кэла и надрать ему новую задницу.

Он качает головой.

— Я узнал об этом сам.

— Как?

— Я знал знаки. — Горький смех вырывается у меня.

— Ты думаешь, я поверю в это? Насколько доверчивой ты меня считаешь? — Его лицо смягчается.

— Моя мама была такой же.

— Твоя мама? Тот самый, который изучал историю? — Он вцепляется в руль побелевшими кулаками.

— То, что она боролась с чтением, еще не значит, что она его ненавидела.

Я чувствую себя полной идиоткой, если предполагаю обратное. Честно говоря, я изо всех сил стараюсь не отставать от всей этой информации. Я никак не могу переварить, что Деклан знает о моей дислексии, а его мать борется с тем же расстройством в одном разговоре.

— Я должна был догадаться, что ты это поймешь.

— У тебя не было причин прятать это с самого начала. — Я сжимаю кулаки на коленях.

— Ты не можешь судить о моем выборе.

— Я только хочу понять его. — Мягкость его голоса разрывает меня изнутри. Я молчу. — Пожалуйста. — Я прерывисто вздыхаю. Деклан никогда не говорит «пожалуйста», так что это делает меня достаточно слабой, чтобы открыть свое прошлое.

Я смотрю в окно.

— Я провела всю свою жизнь, чувствуя себя не такой, как все остальные. Во-первых, все началось с поддразнивания и насмешек. Такие мелочи, как учителя, называющие меня ленивой, или одноклассники, сплетничающие о том, какая я глупая. Меня задержали на год, что привело к еще большему смущению, потому что все мои друзья перешли в следующий класс без меня. Их слова стали резче, а действия — злее. Кому-то вроде меня не потребовалось много времени, чтобы поверить в эти слова, особенно когда твой собственный отец каждый день называл тебя разочаровывающей идиоткой. — Мой голос срывается.

Деклан протягивает руку и разжимает мой кулак, чтобы сцепить наши пальцы.

— Это было самоисполняющееся пророчество. После развода родителей и всего этого стресса я перестала заботиться о занятиях, несмотря на то, что мама изо всех сил старалась заполучить для меня репетиторов. Ничего не получалось, и я думаю, что она тоже теряла надежду. Мой стыд и тревога росли до тех пор, пока я не начинала плакать каждый день перед школой. Я закрылась в себе, поэтому моя мама рискнула и нашла мне психотерапевта, чтобы я могла рассказать кому-то о том, что происходит. — Его рука успокаивающе сжимает меня. — С помощью моего психотерапевта я начала восстанавливать себя и нашла проекты, в которых была хороша и которые не имели никакого отношения к школе. Вот тут-то и началась моя одержимость растениями. Оказывается, у меня было призвание возвращать к жизни мертвые растения моей мамы.

— Я думал, что терапия должна была решить наши проблемы, а не создавать их еще больше. — Напряжение в моей груди ослабевает, когда я смеюсь.

— Это помогло. Одно растение превратилось в два, и в конце концов я начала собирать целую коллекцию. Мой психотерапевт назвал это стратегией совладания.

— Полагаю, это можно считать лучшим решением, чем наркотики. — Наши глаза соединяются, его глаза наполняются легкостью, которую я хотела бы сохранить на долгие промежутки времени.

— Как только я избавилась от эмоциональных переживаний, я стала гораздо более открыта для репетиторства. Это заняло некоторое время, но в конце концов я начала преуспевать в школе.

— И что потом?

— А потом я окончила среднюю школу с большой помощью. Я еще не была готова поступить в университет после всех трудностей, через которые прошла в школе, так что вот как я оказалась в временном агентстве, с которым ты сотрудничал.

— А потом ты вытащила короткую палку и должна была работать на меня. — Мой нос морщится.

— Ты перебирал помощниц точно так же, как перебирают нижнее белье.

— Я не виноват, что они не оправдали моих ожиданий. — Я качаю головой.