Если первая фраза была сказана спокойно, то продолжил он уже в резко приподнятом тоне, так, что остальные невольно вздрогнули. Выражение лица Винтерхальтера было каменным.
«Вы что вообще себе позволяете, а? Я спрашиваю — вы что себе позволяете?! У меня слов подходящих нет, да у кого бы они нашлись, эти слова, когда элита ведет себя как обыкновенное дерьмо!!!»
Он сделал небольшую паузу, затем продолжил:
«Что с вами со всеми происходит? Вы не в состоянии справиться с кучкой ублюдков?! Как же вы раньше с ними справлялись, я вас спрашиваю? Во всех ваших докладах я не вижу ни одной объективной причины, по которой вы бы не смогли победить, ни одной!!! Отсюда я делаю вывод, что у вас просто способности отсохли, или же вы с этими заодно, ну другого объяснения я просто не вижу!»
Один человек резко встал, кинул на Эйи бешеный взгляд и проговорил сдавленным голосом: «Если Вы пришли сюда нас оскорблять, я этого не потерплю. Следите за словами…» Он не успел договорить, потому что в следующий момент его чуть приподняло за глотку и отбросило к ближайшей стене. Кажется, от удара он потерял сознание.
«Не перебивать меня, когда я говорю. Это у вас ещё ко мне претензии?!»
Люди насторожились; кто-то порывался было тоже встать, но в итоге сдержался. Негодование и презрение стали уже не скрываемыми; про себя Эйи это с удовлетворением отметил. Однако также он видел, что большинство уловило волну и теперь с интересом ждёт продолжения. Он внутренне усмехнулся.
«Вы, те, кого я считал лучшими, внезапно превратились в подонков, которые не в состоянии справиться с какими-то отбросами, просто шелухой, которая мешает на пути, для вас, идиотов, это теперь ПРОБЛЕМА?!»
После небольшой паузы, сделав большой вдох и сверкнув глазами, он продолжил: «Скажите, пожалуйста, я когда-нибудь до этого повышал на вас голос?» Он приподнял бровь и в тишине ожидал ответа; его, однако, не последовало — люди не знали, как себя вести. Тогда он спросил громче, хлопнув от раздражения по столу: «Орал я на вас до этого или нет?! Что, уже ответить не в состоянии?»
Какая-то женщина ответила твёрдым голосом:
«Нет, не орали. И не вижу смысла орать сейчас. Ситуацию это не исправит».
Эйи посмотрел на неё яростно, но замечание проигнорировал.
«Верно, не орал. И уверен, это сказал бы каждый из вас, если б вы не проглотили все свои языки. Я мало того, что никогда на вас не орал — считаю это самим собой разумеющимся — но и старался всячески поощрять вас, а уж вспомнить про то, как я забочусь о вашем благополучии во время боя, — заботился, точнее… Вы правда совсем ничего не понимаете? Ничего?..» Он посмотрел на всех даже каким-то растерянным, но многозначительным взглядом. «Это всё, конец игры в войнушку. Закончилось то замечательное время, когда мы — я имею в виду в теории — имели хоть какое-то право на поражение. Сейчас — всё. Я настоятельно призываю вас. Те, кто до сих пор играет в игры, кто до сих пор не воспринимает это всерьёз, кто до сих пор дерётся для развлечения, а не насмерть — покиньте наши ряды. Даже если это будет большинство. Я не хочу продолжать этот позор. Либо сдавайтесь», — он резко повысил голос, — «и дайте всему миру увидеть, какое вы ничтожество, какими вы оказались низкосортными подонками, неспособными делать что-либо не ради собственной выгоды» — люди посжимали кулаки; казалось, ещё немного, и кто-то снова заговорит, — «либо сражайтесь в полную силу, так, чтобы на кону были жизнь и смерть — сейчас иного для вас быть не может! Я не буду говорить драться до последнего, поскольку если вы всё-таки соберётесь, вам не придётся проигрывать. Слышите? Я обращаюсь к тем, кто выберет остаться. Я не знаю, какой процент из присутствующих это решит. И, повторюсь — всё так же, никто никого не заставляет воевать. Просто, раз уж решили, делайте это достойно. Не хотите — свободны; не пнёте себя сами, вас, опять же, выпинывать не будут. У нас не такие методы — зачем нужно насилие, ха-ха. Вы же не бараны все тут!» Он запрокинул голову и нервно рассмеялся. «Так вот, я отвлёкся. Те, кто решит остаться и сражаться уже по-серьёзному — можете даже не предполагать возможное поражение. Конечно, я, скорее всего, сейчас говорю в пустоту, но… Вы не можете проиграть». Он обвёл всех взглядом и сверкнул глазами. «Тем более, сила на нашей стороне. Как и правда. По крайней мере, так было…»
Он опустил голову; повисла пауза. Один из сидящих спросил, уверенным, хоть и подрагивающим голосом:
— А могу я узнать, почему Вы взяли на себя полномочия главы организации?
Эйи прищурился.
— Простите, что? Вы это о каких таких полномочиях?
— Высшего командования, — человек всё ещё смотрел твёрдо.
— А с каких это пор главе организации надлежит командовать армией в экстренной ситуации?
— Ну…
— А с каких это пор она должна разбираться в том, в чём вы разобраться не в состоянии?
— Но…
— С каких пор она должна этим заниматься, м-м? Слушай внимательно. Мне она дала право на всю эту чепуху. И так было всегда. А в тебе, я так понимаю, заговорили страх и желание воспользоваться чужими силами?
— Не то что бы… — человек уже жалел, что начал.
— Или же… Ты считаешь, что я плохой руководитель, только потому, что вы не в состоянии нормально выполнять свою работу?
— Я просто…
— Ладно уж, договаривай.
— Хотел убедиться, что Ваши действия правомочны.
Эйи вздохнул и медленно приложил руку к лицу. Затем так же медленно отнял её и тихо сказал:
«И на этих людях держится вся организация… И жизни этих людей я изо всех сил сохранял для этого момента…»
Он стоял, опершись о стол, смотря в его чёрную непроницаемую поверхность. Тут сквозь тишину пробился отчаянный голос:
«А кто может знать наверняка, сохраняли Вы наши жизни или же заботились о собственной шкуре?»
Это сказал какой-то довольно молодой человек; очевидно, ему хотелось как-то ответить на оскорбления. Остальные посмотрели на него неодобрительно — в его словах не было смысла, к тому же, часть особо проницательных людей уже с интересом ожидала развязки.
Эйи резко поднял прямое, спокойное лицо.
«Подойди».
Человек поколебался, однако затем быстро встал и агрессивной, нервно-подпрыгивающей походкой приблизился к Эйи. Они пару секунд смотрели друг другу в глаза; затем Эйи размахнулся и дал ему пощёчину, так, что тот пошатнулся.
«И тебе ещё наглости хватает мне такое говорить. Да ты же, ублюдок, сам ко мне приползал, когда у тебя силы кончились, ты думаешь, я вас не запоминаю?»
Оправляясь и потирая щёку, человек, кажется, раздумывал, ответить ли ему чем-то. Затем он всё-таки решил не отвечать — не очень хотелось занять место лежащего у стены, который, кстати, очнулся и теперь непонимающе озирался по сторонам. Кинув на него мимолетный взгляд, Эйи внутренне вздохнул с облегчением.
«Может, кто-то ещё считает, что я спасал собственную шкуру?»
Никто так не считал; все смотрели либо прямо перед собой, либо на Эйи; напряжённая тишина отражала малейший шорох и даже хруст пальцев Винтерхальтера на заднем плане, который решил, что если уберет руки за спину, то можно хрустеть спокойно.
