Хмуро концентрирую взгляд на метрономе, стоящем на столе, затем перевожу его на врача, начиная испытывать постепенно нарастающее раздражение. — В том, что все эти женщины уже по куче раз рожавшие. Каждой из них уже хорошо за тридцать и каждая выносила и родила не по одному разу.
— Я не понимаю к чему вы клоните.
— К тому, что организм имеет свойство изнашиваться. Вы и во все прошлые попытки уверяли меня, что у суррогатных матерей всё идеально. Но ни одна из них не смогла зачать. Может всё-таки дело в том, что эти женщины УЖЕ не могут этого сделать? — Нет, Игорь Сергеевич, — качает головой, тяжело вздохнув и сцепив руки в замок. — Понимаете, я же вам объясняла причину, по которой, скорее всего, эмбрионы не приживаются, и... — Да, но вы исключаете вероятность наличия других причин. К примеру как раз той, что эти женщины не подходят. У них что-то не так. Это похоже на отсутствие профессионализма. — Я вас уверяю, что в нашей клинике работают исключительно профес... — Мне не интересно без конца слушать о компетентности ваших сотрудников, если в итоге я не получаю никакого результата, Ирина Дмитриевна, — оборвав врача на полуслове, поднимаюсь из-за стола и отхожу к окну.
Упираюсь ладонями в подоконник и медленно выдыхаю, пытаясь взять под контроль эмоции, но внутри меня всё равно колбасит.
— У нас больше не осталось шансов кроме одного единственного, — поймав точку за окном, концентрируюсь на ней, чтобы отвлечься. — Поэтому, если существует хотя бы малейшая вероятность, что причина, по которой эти женщины не могут забеременеть, заключается в них самих, то значит — нужно подобрать другую женщину. — Да, но мы перебрали всю базу. Мы можем... — Я вам уже сказал, что кандидатки имеющиеся в вашей базе мне не подходят. Осталась последняя попытка, я не могу рисковать. Мне нужна молодая женщина не старше двадцати трёх лет и не рожавшая. — Вы что, серьёзно?! — Я, по-вашему, шутить сюда уже столько времени хожу? — резко развернувшись, окидываю репродуктолога напряжённым взглядом. — Нет, Игорь Сергеевич. Я не это имею в виду. Вы просто… вы не понимаете о чём просите. Точнее не так. Вы ставите передо мной невыполнимые задачи.
— Не бывает невыполнимых задач. Есть только отсутствие мотивации. Мне кажется за столько лет я не малыми суммами спонсировал вашу клинику. В частности отделении репродуктологии. Во всяком случае, этого хватило на то, чтобы построить отделение по уходу за недоношенными детьми. Думаю этого достаточно как минимум для того, чтобы с мотивацией у вас всё было в порядке.
— Дело не в мотивации, а в законе. Суррогатной матерью может быть только женщина, родившая естественным путём как минимум одного ребёнка. А вы хотите, чтобы я этот закон преступила. Вы понимаете, что толкаете меня на должностное преступление?
— Не думал, что для вас это проблема. Или напоминать вам о том, как буквально год назад я решил вашу проблему с закупленными у левого поставщика медикаментами?
Кидаю хмурый взгляд на женщину, которая в ту же секунду меняется в лице и покрывается красными пятнами.
Чувствую ли я себя в этот момент мудаком? Скорее да, чем нет. Не в моих правилах упрекать людей в оказанной им помощи. Но сейчас я видимо дошёл уже до крайней точки.
— Я была уверена в качестве препаратов, — цедит сквозь сжатые в тонкую полоску губы, дрожащими пальцами поправляя ворот халата. — И пациенты в итоге остались довольны.
— Вот и сейчас сделайте так, чтобы ваш пациент остался доволен. Я утрою сумму для укрепления вашей мотивации. Свой процент сами высчитаете, — отрываю из лежащего на столе блокнота лист самоклеющейся бумаги, пишу на нём сумму и кладу перед репродуктологом. — В этот раз всё должно получиться, Ирина Дмитриевна. Вы меня понимаете?
— Я даже не знаю... Я... — прикусив губу, кидает взгляд на листок, после чего подскакивает из-за стола и начинает нервно расхаживать по кабинету. — Где я найду такую молодую женщину, да ещё и не рожавшую, которая согласится выносить чужого ребёнка?! Мне всё равно потребуется время… — Значит приступайте. Не стоит его терять, — встаю из-за стола и, прежде чем Комарова успевает что-то ответить, выхожу из кабинета.
— И всё же, что если у меня не получится найти подходящую суррогатную мать? Или… если последняя попытка не увенчается успехом? Что тогда? — Всё получится, — произношу твёрдо, а затем давлю интонацией. — Вы сделаете так, чтобы получилось, — после чего встаю из-за стола и иду к выходу.
Чувство долбанного дежавю как тупой перочинный нож скоблит нервные окончания. Каждый раз, когда выхожу из этого чёртова кабинета, меня колотит от напряжения, потому что уже на протяжении года я слышу здесь одно и то же — нет новостей, новости хреновые или подождите ещё. Я устал ждать. И у меня нет возможности рисковать. Это не тот случай. Остался всего один шанс, и дико злит, что в клинике всё упрямо списывают на нежизнеспособность яйцеклеток Оли и отметают другие варианты. Выхожу на крыльцо, в кармане брюк нащупываю пачку сигарет, достаю и закуриваю одну, отойдя от здания клиники чуть дальше.
Я не курил уже больше года. Бросил, как только вбил себе в голову эту чёртову идею о ребёнке. И не пил примерно столько же, чтобы биоматериал был в норме. Каждый чёртов день проживаю с этой мыслью — чтобы всё было в норме. И если в случае с собой, я хотя бы в состоянии это контролировать, то когда речь идёт о чужом организме, я бессилен. И это бессилие бьёт по нервам звонче медиатора.
От непривычки едкий дым болезненно обжигает лёгкие, а никотин слегка бьёт в голову. Оля не любила, когда я курил. Она бы и сейчас поморщилась. Медленно втягиваюсь и выпускаю дым изо рта, смотря сквозь него на оживлённое пространство перед клиникой. Сквозь серую пелену замечаю знакомую фигуру девчонки, которую я сбил тогда на машине возле клиники.
Смотрю на неё и снова перед глазами эта сцена, где во главе угла — её перешуганные огромные глаза, которыми она на меня снизу вверх смотрела. Точно таким же взглядом она смотрела на меня и за ширмой в неотложке, и в баре тоже, когда к ней пьяная гопота пристала. Какого чёрта она вообще в этом баре делала?! Она там как инородное тело смотрелась. Хотя не это самое главное. Ей в принципе в таких заведениях не место. Хотелось ещё тогда ей об этом сказать, но кто я такой, чтобы лезть не в своё дело. Продолжая затягиваться, наблюдаю за тем, как девчонка неторопливо идёт вперёд, уткнувшись носом в какие-то бумаги.
Снова не смотрит по сторонам, как и в прошлый раз. Уже один только этот факт вызывает новый прилив раздражения.
В кармане вибрирует телефон с напоминалкой о том, что через полчаса я должен быть в другом месте. И мне бы выбросить окурок и идти к машине, если я не хочу встрять в пробку на МКАДе. Но я почему-то продолжаю стоять на месте и следить за тем, как Алиса неторопливо бредёт… хрен пойми куда, учитывая, что девчонку то и дело покачивает.
Не знаю, что в этой картине бесит меня больше всего — тот факт, что её явно шатает, видимо от недоедания, судя по тому, что она слишком худая и мелкая для своего возраста. Там и на лице кроме глаз нихрена больше нету. Или то, что она опять не смотрит на дорогу. Видимо понравилось под колёсами машины лежать. И если она так и продолжит дальше ковыряться в своих бумажках, то её и сейчас ждёт тоже самое, потому что прямо ей навстречу летит какой-то трындящий по телефону пацан на Мазде.
Напряжённо затягиваюсь, ожидая, когда она наконец отступит к поребрику, но девчонка продолжает упорно идти прямо по центру дороги, гипнотизируя листы у себя в руках.
Да твою же мать!
Резко откидываю окурок в сторону, в два шага преодолев расстояние между нами, хватаю девчонку за локоть и дёргаю на себя за мгновение до того, как этот кретин проносится прямо по тому месту, где она только что шла. — Куда прёшь, дура?! — орёт, так и не снизив скорость и не отбросив телефон.
Девчонка резко вздрагивает, когда ударяется об мою грудь и бумажки, которые она всё это время гипнотизировала разлетаются по асфальту. Растерянно оглядывается по сторонам, после чего задирает голову и смотрит на меня тем самым коронным взглядом, которым одаривает при каждой наше встрече.
Глава 10
Глава 10
Алиса
— Вот здесь на снимках видно расположение кисты, — нейрохирург показывает мне несколько снимков головного мозга Вадима на негатоскопе. — Если она будет продолжать расти, то станет ещё сильнее давить на вот эти зоны головного мозга.
— Но вы же сказали, что опухоль доброкачественная. С кистами люди живут вплоть до самой старости, я слышала…
— Кисты бывают разные, Алиса. И расположение тоже. К сожалению формулировка “доброкачественная” не всегда созвучна с безвредностью. Мне не хочется пугать тебя сопутствующей симптоматикой, ты умная девочка и в состоянии сама сделать выводы. Тем более первоначальную стадию, ты и без меня прекрасно видишь. Скажу только, что это пока верхушка айсберга. Вадиму нужно срочное лечение, и я бы настоятельно рекомендовал открытую операцию.
— Х..хорошо, — киваю, как китайский болванчик, пытаясь как-то переработать и утрамбовать в голове полученную информацию.
И не разреветься. Самое главное не разреветься прямо сейчас иначе я просто не в состоянии буду адекватно воспринимать слова Захарова. А в том, что к его словам стоит прислушаться у меня нет никаких сомнений. Он лучший нейрохирург в клинике. Заведующий отделением. Чудо, что мне вообще удалось пристроить Вадика именно в его руки. Хотя, конечно, тут сыграл роль тот фактор, что я являюсь сотрудником клиники.
— Тогда… ну давайте что-то делать. Что от нас с мамой требуется? Согласие на операцию? нужно же наверно подписать какие-то бумаги?
— Алиса, подожди, — опускает руку мне на плечо, когда я начинаю суматошно искать в сумке ручку. Сама не понимаю зачем я за ней полезла. Ясно же, что я всё равно ничего не смогу пописать без мамы. — Не всё так просто. В случае с Вадимом есть определённые трудности.
— Какие ещё трудности? Что вы имеете в виду? — повесив сумку обратно на спинку стула, перевожу взгляд на Захарова. Он убирает снимки с негатоскопа, кладёт их передо мной, после чего садится напротив и скрещивает руки на столе.
— Трудность в том, что в России такие сложные операции на головной мозг пока не делают. Но мне удалось получить согласие от клиники в Германии. Они готовы принять Вадика и провести операцию, если подготовка начнётся в ближайшее время, пока нам удаётся тормозить рост кисты гормонами.
Захаров поворачивается к факсу и достаёт оттуда документ, после чего протягивает мне.
— Они сделали предварительный расчёт стоимости предоперационного периода, самой операции и реабилитации.
Беру листок и с шумом выдыхаю, смотря на круглую сумму, указанную в конце списка.
В евро.
— Операция очень дорогая, но эта клиника одна из лучших в Европе. Процент осложнений и летальных исходов минимальный.
— Да откуда взять такую сумму?! Ещё и в ближайшее время! — мысли мгновенно расшибаются в хаос, потому что мозг панически отказывается верить в то, что операция в принципе может столько стоить!
— Я всё прекрасно понимаю. Наша клиника готова тебе помочь, как сотруднику, но, конечно это будет не та сумма, на которую можно рассчитывать, как на основную. Это даже не треть. Поэтому моя тебе рекомендация — незамедлительно открыть сбор. Обратитесь в соответствующие организации, — порывшись в ящике стола, протягивает мне визитку. — Попробуй обратиться за помощью в этот фонд. Чем быстрее вы откроете сбор, тем выше вероятность, что нужная сумма окажется у вас на руках вовремя.
— А если... если мы не успеем?
Захаров не отвечает. Я знаю правила. Врачи не должны обнадёживать пациентов или их родных, они обязаны говорить, как дела обстоят на самом деле, поэтому очень трудно сообщать близким о таких вещах, как неизличимые заболевания и необходимость в операции, на которую мало кто успевает собрать деньги.
— Вы должны постараться...
Выйдя из кабинета, бреду по коридорам клиники, продолжая рассматривать снимки мозга Вадима и выписку-счёт из немецкой больницы. Пытаюсь включить мозг, но куда там. Мысли как шальные разлетаются в разные стороны и отказываются раскладываться в связную цепочку.
Что мне делать дальше? Позвонить в фонд, затем... Затем остаётся только ждать. Мне ещё маме нужно как-то сообщить… Хорошо, что я уговорила её остаться с Вадимом. Лучше я всё же сама ей всё расскажу.
Слава богу, что благодаря тому же Захарову удалось поселить маму в специальную палату для родителей бесплатно. Врач пообещал, что оплачивать нужно будет только питание. Но после всех сборов документов и транспортировки Вадика к нам в клинику голова всё равно ватная. И от недосыпа уже, кажется, вообще ничего не соображает.
