Не знаю, стоит ли есть перед плановым УЗИ, но я всё равно схомячила пюрешку с котлеткой, салат и три банана. Теперь смотрю на свой живот в отражении зеркального шкафа и чувство такое, будто срок у меня не семь недель, а как минимум семнадцать.
И мне бы радоваться, что в отличие от многих беременных девушек я практически не мучаюсь токсикозом, за исключением пары единичных приступов, а что-то не радуется. Потому что у меня похоже диаметрально противоположная проблема. В последнее время я постоянно хочу есть. И тут одно из двух, либо это связано с беременностью, либо с тем, что я тупо заедаю стресс.
Вот и сейчас, выкинув кожуру от третьего банана в мусорное ведро, сама не замечаю, как тянусь за сушкой, параллельно в сотый раз выглядывая из сестринской на двери отделения. И сама же себя мысленно ругаю, что как последняя дура жду, что они вот-вот откроются и Воскресенский всё-таки придёт. Хотя прекрасно понимаю, не будет этого. Он ведь ясно сказал, что заберёт меня вечером после смены. А значит на УЗИ, чтобы послушать сердцебиение ребёнка, он не планирует присутствовать.
И мне бы по всем законам логики надо обрадоваться, потому что как минимум не придётся снова краснеть из-за того, что в его присутствии мне между ног будут пристраивать датчик, хоть и за плотной ширмой. А от чего-то не радуется…
Более того, чувство на душе какое-то паршивое. Как будто кошки скребут, хотя и понимаю, что объективного повода для этого у меня нет. Точнее, не должно быть по всем правилам и договорам, заключённым между мной и Игорем. Но… к сожалению, есть “но”, с которым я ничего не могу поделать, как бы ни пыталась.
Ещё и мама почему-то с самого утра то трубку не берёт, то выключает телефон. От чего я против воли начинаю себя накручивать… Единственное, что успокаивает, я позвонила в клинику, справиться о здоровье Вадима и мне сказали, что с ним всё хорошо. Сейчас он восстанавливается после проведённой неделю назад операции, которая, к счастью, прошла успешно. Правда с мамой поговорить всё равно не получилось. В тот момент, когда я звонила, её не оказалось на отделении…
А часы, тем временем, тикают и через семь минут мне нужно быть у Комаровой в кабинете.
В последний раз выглянув в коридор и удостоверившись, что там пусто, быстро переодеваюсь обратно в треклятую бирюзовую кофту, подхватываю сумку и “беременную” карту и выхожу с отделения.
Всё же один плюс в том, что Воскресенский всем объявил о моей беременности, имеется. Сейчас я ухожу совершенно спокойно и с чистой совестью. Более того, я даже заранее предупредила Анну Викторовну когда и куда иду. И, о чудо, она ни слова мне не сказала. Посмотрела правда всё равно как на врага народа. Но на это мне откровенно наплевать. Лишь бы не штрафовала и не угрожала снова увольнением. Всё остальное я вполне в состоянии буду пережить.
Буквально презираю себя за то, что, спускаясь в лифте, всё равно не удерживаюсь и наношу на губы гигиеничку. Можно подумать мне есть для кого прихорашиваться…
– Ну что, моя дорогая. Как мы себя чувствуем? – сидящая за столом своего кабинета Комарова как всегда растягивает ярко накрашенные губы в широкой улыбке. – Жалобы имеются?
– Нет, всё прекрасно.
– Ну это же замечательно. Давай тогда быстренько ложись на кушетку, сделаем УЗИ, и я передам информацию заказчику.
“Заказчику”. Почему-то от этого слова передёргивает. А ещё появляется зудящее желание чем-нибудь стукнуть Комарову, чтобы стереть с её лица эту фальшивую улыбку, которая с недавних пор необъяснимо меня раздражает. Видимо гормоны во мне бушуют с нешуточной силой. Иначе не знаю, как ещё объяснить внезапно проснувшуюся во мне антипатию к этой женщине.
Быстро стягиваю с себя брюки и бельё, и под бешеный стук собственного сердца ложусь на кушетку как раз в тот момент, когда Комарова садится рядом и обмазывает датчик специальным гелем.
– Так, ну посмотрим, что у нас тут…
Вздрагиваю от громкого короткого стука в дверь, после которого она резко распахивается. Автоматически приподнимаюсь на локтях и встречаюсь взглядом с вошедшим в кабинет Воскресенским. Благо единственное, что он в данный момент видит – это верхнюю половину моего тела, потому что всё остальное Комарова всё же предусмотрительно прикрыла ширмой.
Хотя, это последнее, о чём я сейчас переживаю.
Всё-таки он пришёл!
И пусть я прекрасно понимаю, что Игорь здесь не из-за меня, сердце всё равно уже делает тройной кульбит и скачет галопом, танцуя сальсу по грудной клетке.
– Игорь Сергеевич, вы как раз вовремя. Проходите, пожалуйста, – продолжает щебетать Комарова, указывая Воскресенскому на хорошо знакомый ему стул в дальнем углу кабинета. – Мы как раз только собирались начать. Алиса, ляг, пожалуйста, ровно. Ноги сгибаем и расслабляемся.
Не знаю, как мне удаётся заставить себя лечь обратно. Сердце словно разматывает на адских качелях, кажется даже дыхания хватать перестаёт от внезапно накатившего волнения.
Сгибаю ноги, как сказала Комарова и изо всех сил пытаюсь сконцентрироваться на экране в тот момент, когда она включает монитор и приставляет ко мне датчик. Правда сделать это становится сложнее, когда я отчётливо чувствую на себе взгляд Воскресенского. Он не перестаёт на меня смотреть даже в тот момент, когда на экране монитора появляется изображение с маленькой ну уже такой хорошо знакомой горошиной.
– Ну что могу сказать, всё у нас хорошо. Плод развивается согласно срокам, – бормочет Комарова, через компьютер измеряя размеры нашей горошины. – Сейчас послушаем сердечко…
Секунда и в кабинете раздаётся громкий очень-очень быстрый стук, похожий на барабанную дробь.
– Стучит, – выдавливаю вслух, сама от себя не ожидая. А губы против воли растягиваются в улыбке. – Игорь Сергеевич, вы слышите?!
Не в силах совладать с эмоциями, перевожу взгляд на Воскресенского, который почему-то смотрит не на монитор, а на меня.
– Слышу, Алиса. Я старый, но ещё не глухой.
Ну вот обязательно сейчас свой сарказм было включать?! Какой же он всё-таки… сухарь бездушный.
– Это хорошо, Игорь Сергеевич, – отвечаю как можно спокойнее. – Просто вы так часто курите, что я стала переживать, не повлияло ли это на ваши органы чувств... Ой, точнее, вы же так нервы успокаиваете. Простите, ошиблась. Просто с виду в этот момент вы очень похожи на обычного курильщика. Вот я и перепутала.
– Ничего страшного. Беременным простительно. Говорят у них мозг от гормонов закисает.
Готова поклясться, что в этот момент уголки губ Воскресенского дёргаются в едва заметной улыбке, которую он правда тут же гасит.
Ничего не ответив, поджимаю губы и молча перевожу взгляд обратно на монитор, боковым зрением ловя на себе вопросительный взгляд Комаровой.
– Так… в общем, всё у нас с вами развивается по плану, Игорь Сергеевич… – бормочит слегка растерянно. – Одевайся.
А вот это уже она мне. Даже по изменившейся интонации заметно.
Забираю из рук Ирины Дмитриевны бумажные полотенца, вытираюсь и быстро натягиваю бельё и брюки. А взгляд так и тянется к фотографии, которую Комарова распечатывает на принтере.
Не могу удержаться от болезненного укола ревности в тот момент, когда она передаёт снимок Воскресенскому.
– Судя по записям в Алисиной карте, следующий приём у неё через неделю у Туркиной. А на УЗИ мы теперь встречаемся только через пять недель на первом скрининге, – продолжает общаться с Воскресенским, просматривая мою карту. – Так что, если у вас нет вопросов, то в принципе я вас, Игорь Сергеевич, не буду задерживать. Алисе я сейчас витамины пропишу, и она тоже может идти.
– Я подожду рецепт витаминов. Сам куплю.
– Ну… как вам будет угодно, – удивлённо вскидывает брови Комарова. А вот я отнюдь нисколько не удивляюсь. Странно бы как раз было, если бы Воскресенский не проконтролировал этот момент. Это однозначно был бы не он.
