— Домой.

— В смысле, домой? Тебе минимум неделю ещё в больнице лежать.

— Я выписался.

— Когда?

— Только что.

— Х-хорошо… — киваю растерянно. — В смысле, плохо, но… в общем, я всё равно не могу уйти. У меня сегодня ещё одна смена.

— У тебя смена была вчера, — рявкает Игорь, неожиданно остановившись. — Ты вообще не можешь двое суток подряд дежурить! В твоём положении, тебе не должны ставить двойные смены! И в палату к наркоману тебя не должны были отправлять! Какая идиотка тебя туда послала?!

— Анна Викторовна…

— Ясно, — выдыхает Игорь, ударяя кулаком по кнопке вызова лифта. Двери тут же открываются, Воскресенский затаскивает меня в кабину. Даже опомниться не успеваю, как мы уже оказываемся на первом этаже, выходим из здания и Воскресенский распахивает передо мной дверь машины.

— Садись.

— Подожди. Игорь! Я всё равно не могу так уйти. Я даже не переодела униформу… и надо вызвать другую медсестру к тому пациенту…

— Ничего страшного, прокатишься в униформе. С тем пациентам я сам разберусь. Ты больше в ту палату не ходишь, поняла меня?

Воскресенский помогает мне забраться в салон, сам пристёгивает ремень безопасности, садится на место водителя и резко дёргается с места.

— Может ты объяснишь мне что происходит? — перевожу на него взгляд, когда мы выезжаем на трассу. — Почему ты так себя ведёшь? Ты злишься на меня?

— Да, Алиса, я определённо на тебя злюсь.

— Почему? Из-за того пациента?

— Того, что ты беременная какого-то чёрта вышла во вторую смену тебе недостаточно для объяснения моей злости? — молчу, потому что не хочу говорить вслух о том, что вышла в усиление из-за него. Потому что он лежал в больнице, а я хотела быть рядом.

— А Самарин? Почему я не должна к нему подходить?

— Потому что он наркоман, Алиса! Что здесь непонятного?!

— Всё! Ты не поэтому так сказал. В смысле не только потому что он наркозависимый. Игорь, скажи мне, кто этот мужчина? Откуда вы с ним знакомы?!

Поворачиваюсь лицом к Воскресенскому и гипнотизирую его профиль, пока он молчит, играя желваками.

— Олег брат Оли, — наконец отвечает, не отрывая хмурого взгляда от дороги. — Моей жены.

Глава 38

Глава 38

— Что ты так на меня смотришь? Влюбилась наконец-то? — спрашивает Игорь, спустя пару минут его напряжённого молчания и моего гипнотизирования его профиля.

— Нет. Морщину у тебя на лбу заметила. Коллагена не хватает.

— Смешно.

— А мне нет. Может ты уже скажешь что-то, а не будешь и дальше молчать и делать вид, что не понимаешь, чего я от тебя жду.

— Я не делаю вид. Я действительно не понимаю, что ещё ты хочешь от меня услышать. Я всё тебе сказал.

— Не всё. Должно быть ещё что-то помимо информации о том, что этот мужчина брат… Ольги, — по коже прокатывают неприятные ледяные мурашки, когда я впервые называю имя бывшей жены Игоря.

Точнее, не бывшей. Потому что Воскресенский её таковой, судя по всему, не считает. Он ведь так и сказал “брат моей жены”. Не бывшей, не покойной, а просто жены. Так, словно она всё ещё жива. Эта мысль болезненно обжигает. Особенно, когда я вспоминаю то, что было между нами ночью в сестринской.

Чувствую себя от этого омерзительно. Так, словно я какая-то грязная любовница…

Ага, любовница, которая ко всему прочему носит в животе их с Игорем ребёнка. Господи, от всего сумасшествия этой ситуации у меня неимоверно кружится голова. А ещё я злюсь. Очень сильно злюсь на Воскресенского! За всё! За то, что наорал на меня в палате у этого Самарина! За то, что сейчас назвал Олега братом его жены! Даже за то, что этот мужчина в принципе является братом Ольги! За то, что ребёнок у меня в животе не мой!

Понимаю, что больше половины из этих пунктов не дают мне никакого права злиться и всё равно злюсь. Настолько, что мне хочется ударить Воскресенского, который явно рассказывать мне ничего не хочет. А я наверно и права спрашивать не имею его о его прошлом.

— Почему вы с ним так разговаривали?

— Как?

— Как будто вы не родственники, а заклятые враги? Он не знает о том, что этот ребёнок… что он от твоей жены? — выдавливаю последние слова через силу и так становится от этого больно, что кажется я даже физически эту боль ощущаю. Словно мне скрутило живот и никак не отпускает. Пока я не произносила этого вслух было как-то… легче что ли. Наверно просто потому что я старалась вообще не думать о том, что это не мой ребёнок. Самообман никогда не был лекарством, но иногда он ненадолго обезболивает. А сейчас я словно сорвала нарыв.

Морщусь, потому что живот скручивает ещё сильнее, стараюсь абстрагироваться от разрушающих мыслей и снова поворачиваюсь к Игорю.

— Он злится на тебя, потому что думает, что ты продолжаешь жить своей жизнью? Не молчи, Игорь! Скажи мне, чёрт возьми, что-нибудь! Я имею право знать, в конце концов, раз ты запрещаешь мне приближаться к этому пациенту. Он стал наркоманом, после смерти Ольги? Не смог пережить потерю?

— Нет, Алиса, он начал употреблять наркотики ещё задолго до того, как Оля погибла. Но да, думаю, что после её смерти всё усугубилось, учитывая то, как сейчас выглядят его вены. И я не хочу, чтобы ты общалась с ним не потому что он брат Ольги, а потому что он наркоман. Не надо придумывать того, чего нет. И давай договоримся, что тему моей жены и всего, что с ней связано мы закрыли раз и навсегда. Хорошо?

Моего ответа, видимо, не требуется. Судя по тому, что сразу после своего монолога Воскресенский отворачивается к дороге. Весь остаток пути мы едем молча. Чувствую себя отвратительнее некуда. Последние события вывели из равновесия настолько, что я до сих пор не могу прийти в себя.

Мне плохо. В прямом смысле этого слова. Это были чертовски сложные сутки. Слишком много событий, которые мой мозг не выдерживает.

И да, куча вопросов, которые так и остались неотвеченными тоже облегчения не приносят. Например, я только сейчас ловлю себя на том, что даже не знаю от чего умерла жена Игоря. Болела? Попала в аварию? Но я никогда не смогу спросить об этом, потому что Игорь на эту тему поставил жёсткое табу.

Сам Воскресенский тоже явно находится не в лучшем расположении духа, хотя и пытается делать вид, что ничего не происходит. Только актёр из него хреновый. Вздувшиеся вены на висках и сжатая челюсть с головой выдают.

Когда мы подъезжаем к дому, молча вылезаю из машины и быстрым шагом иду на второй этаж.

— Ты куда?

— Переодеться. Ты же не дал мне снять униформу на работе. Потом пойду готовить ужин.

— Не надо сегодня ничего готовить, я закажу доставку.

— Можешь заказать, если хочешь, на мои намерения это никак не повлияет. Ресторанную еду я не люблю, к тому же, мне нравится готовить. Меня это… успокаивает.

По выражению лица Воскресенского вижу, что он хочет что-то мне сказать, но в последний момент сдерживается и уходит в гостиную.