Бросаю машину возле входа в клинику, открываю заднюю дверь и беру Алису на руки. А у самого сердце грохочет так, что кажется сейчас треснувшие рёбра нахрен проломит.
Тупое чувство беспомощности жилы выкручивает и болезненным комком сжимается где-то в районе сердца. Смотрю на бледное лицо Алисы и впервые в жизни не знаю, что мне делать.
Пока поднимаюсь ко входу, набираю номер Комаровой. Благо она ещё в клинике и кажется даже не смотря на мою нечленораздельную речь понимает меня с полуслова. Так что к тому времени, как я с Алисой на руках поднимаюсь на этаж гинекологии, она уже встречает нас возле лифта с санитарами и каталкой.
— Как долго она без сознания? — как только я кладу Алису на каталку, берёт её за руку и замеряет пульс.
— Не знаю. Не долго… Минуты две. Она отключилась, когда я уже сворачивал на парковку.
— Хорошо… в смысле, всё будет хорошо. Всё, Игорь Сергеевич, дальше мы сами справимся. Прошу вас, ожидайте меня в моём кабинете, я выйду к вам, как только проведу осмотр и сделаю сурмаме все необходимые анализы.
— Я хочу присутствовать. И при осмотре, и при анализах!
— Игорь Сергеевич… поверьте, я прекрасно понимаю, что для вас значит этот ребёнок. Уверяю вас, я сделаю всё возможное, чтобы сохранить беременность. Любой ценой, — добавляет с нажимом.
И всё. Ловлю на себе многозначительный взгляд Комаровой, смотрю на Узи, которое до сих пор лежит в руках у Алисы и чувствую, что меня самым настоящим образом накрывает. Бесконтрольной, саморазрушающей яростью.
— Плевать мне на этого ребёнка! — рявкаю так, что на меня оглядываются проходящие мимо медсётры. — Я хочу, чтобы его из неё вытащили!
— Что?!
— Что слышала! Я хочу, чтобы этого ребёнка вытащили из неё! Сейчас!
— Эм… Игорь Сергеевич, вы… вы сейчас просто на эмоциях. Я уверена, что с плодом всё будет хорошо. На данный момент, я вижу только гипертонус, но это поправимо. В любом случае, даже при тяжёлых ситуациях, беременная может провести в лежачем положении вплоть до конца срока, чтобы сохранить жизнь плода. Были случаи, когда родоразрешали даже женщин в коме, так что…
— Услышь меня! — ставлю руку, поперёк входа в смотровую, когда Комарова пытается проскочить туда, вслед за каталкой. — Если этот ребёнок угрожает здоровью Алисы, то от него нужно будет избавиться! Ты меня поняла?!
Тяжело дыша, смотрю на Комарову и выдыхаю только после того, как она растерянно кивает.
— Я не смогу вам ответить, угрожает ли что-то… суррогатной матери, — давит интонацией на последние слова. — Пока не проведу осмотр.
Из последних сил заставляю себя оторвать руку от двери и пропускаю Комарову в смотровую. Сажусь на скамейку рядом и жду. Жду, что всё будет хорошо. Потому что я ей это обещал.
Глава 40
Глава 40
Даже не помню, когда в последний раз у меня была такая тяжёлая голова… Настолько, что даже глаза открыть трудно, будто мне на веки положили гири. Титанических усилий стоит их распахнуть, и… лучше бы я этого не делала. Потому что как только мой взгляд выхватывает белые стены больничной палаты, в голове вихрем проносятся все последние события.
Сердце в тот же момент дёргается и болезненно врезается в грудную клетку. Машинально приподнимаюсь на локтях и лихорадочно шарю ладонью по животу. Дура. Что я там хочу нащупать на таком сроке? Если этот срок вообще ещё есть…
От этой мысли во рту становится сухо и перед глазами снова точки тёмные мелькать начинают. Больше всего пугает то, что я ничего не чувствую. Вообще ничего. Ни тошноты, ни боли в животе. Ничего нет. Отсутствие симптомов пугает не меньше, чем их наличие.
Сажусь на постели и медленно выдыхаю, пытаясь выровнять сердцебиение. Нельзя нервничать… В конце концов, рядом со мной нет никаких датчиков, капельниц и прочих атрибутов. Это хороший знак. Если бы что-то было не так с малышом, я бы уже вся была обколота и лежала бы не в палате, а, скорее всего, в реанимации.
Стоит только мне успокоить себя этой мыслью, как открывается дверь и в палату входит Комарова.
На этот раз у неё на лице нет привычной растянутой улыбки, но я стараюсь не думать о причинах её недовольства, чтобы не накручивать себя раньше времени.
— Проснулась уже, — скорее не спрашивает, а констатирует факт. Пододвигает к моей кровати стул и садится. — Ляг и сорочку приподними, мне нужно сердцебиение плода послушать.
Послушно делаю так, как мне сказано и, кажется, даже дышать перестаю, пока Ирина Дмитриевна прикладывает стетоскоп к моей животу.
— Всё хорошо? — спрашиваю, когда она заканчивает осмотр, потому что комментариев от самой Комаровой так и не следует. — С ребёнком всё в порядке?
— У тебя был лёгкий тонус и обморок на фоне стресса. С плодом всё в порядке. Но я в любом случае выписываю тебе больничный. Лучше перебдеть, чем недобдеть и нам с тобой Воскресенский потом головы оторвёт обеим если с его ребёнком что-то случится, — говорит довольно жёстким тоном, при этом на меня Комарова даже не смотрит. Хотя, это последнее, что меня сейчас волнует.
Первое, что я чувствую — это титаническое облегчение от того, что малышу ничего не угрожает.
— Сейчас заберёшь выписку и направление на больничный в регистратуре и можешь идти, — говорит Комарова, встаёт со стула и направляется к выходу.
— Хорошо, спасибо. Ирина Дмитриевна, а… вы не знаете где сейчас Игорь?
— Игорь Сергеевич, ты хотела сказать.
— Да, конечно… вы не знаете, где он?
— Полагаю занимается своими делами. Он привёз тебя вчера и уехал, — пожимает плечами и собирается уже было выйти, но в последний момент останавливается на самом пороге и оборачивается в мою сторону. — Алиса, Игорь Сергеевич человек занятой и в виду его работы на нём лежит большая зона ответственности. Именно поэтому мы с тобой должны приложить все усилия для того, чтобы с нашей стороны не доставлять ему лишних хлопот. Надеюсь, ты меня понимаешь?
— Эм… да. Конечно.
— Это хорошо, дорогая. Потому что мне совсем не нравится то, куда свернули ваши взаимоотношения.
— Я… не понимаю о чём вы, — выдавливаю и машинально морщусь, потому что тема разговора мне, мягко говоря, неприятна.
— Думаю, что понимаешь. Игорь Сергеевич мужчина, который привык держать всё под своим контролем. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он предложил тебе переехать в свой дом. Ему так просто удобнее, Алиса. Но не всё, что удобно заказчику, идёт во благо тебе и твоим интересам. Ты должна учитывать этот момент. Я считаю, что переехать в дом клиента для тебя не лучшая идея. Я ни к чему тебя не призываю, боже упаси. У тебя своя голова на плечах имеется. Но всё же настоятельно рекомендую тебе задуматься. Совместное проживание с клиентом может сказаться на качестве выполняемой тобой услуги. В итоге мы с тобой понесём репутационные и материальные потери. А нам это не нужно, ведь правда? Наша задача — качественно выполнить заказ, за который нам заплатили. Ты понимаешь меня?
— Да, Ирина Дмитриевна.
— Ну вот и отлично, дорогая, — наконец растягивает губы в лёгкой улыбке Комарова. — Ладно, мне уже пора, у меня приём через десять минут. А ты иди за направлением и подумай о том, что я тебе только что сказала. Ты же знаешь, дорогая, я в первую очередь забочусь о тебе и твоих интересах.
Вместо ответа молча киваю. Провожаю взглядом Комарову и как только за ней закрывается дверь, медленно встаю с постели. Голова после долгого лежания немного кружится, поэтому стараюсь не торопиться.
Хотя, я не только поэтому медлю. Мне банально не во что переодеться, потому что Игорь вынес меня из дома в домашней одежде и даже без куртки. Не поеду же я в таком виде домой…
Точнее, дома-то у меня как раз и нет, получается.
Стараюсь не думать и не анализировать сейчас слова Комаровой, но они против воли в голову лезут. Сказать, что слышать это всё было неприятно — это не сказать ничего. Но по факту вот она — реальность. Игорь клиент, а я… просто предоставляю ему услугу, которую он оплатил.
Имею ли я право на это обижаться? Скорее нет, чем да. Наши взаимоотношения изначально были в договоре обозначены. Я лично поставила свою подпись…
Встаю с больничной койки, переодеваюсь обратно в домашнюю одежду, а в голове так и звучит голос Воскресенского.
“Нет у меня никого. Ни Лены, ни кого-то ещё. Кроме тебя”.
А следом в памяти всплывает фото Ольги в рамке на полке.
Идиотка наивная ты, Вершинина. Вот ты кто…
