— Судьба бывает злой, а порой её дороги и впрямь проведение, — говорила та, глядя в непонимающий взгляд девушки, — мы думаем это совпадение, шутки, забавы, но это сам Господь всему указ, его это работа.
Аглая посмотрела на него и мимо пронеслась стая резвых птиц, она указала на них Мари.
— Видишь, какие они безработные, но это не от того что так есть, это мы так видим, нам так кажется, так и в жизни вещи не такие какими кажутся, а люди это шкатулки с лабиринтом — в которых мы чаще всего не разбераемся, — точно сказку рассказывала та.
Она отпустила руку Мари и вздохнула глядя вдаль.
— Когда я отдала тебя княгини, то знала что в надёжных ты руках, — продолжала по делу та. — Я наблюдала за тобой, приходила и с княгиней Протасовой виделась с ней о тебе справлялась. В тот день — первой нашей встречи, все случайно вышло, опять проведение привело тебя ко мне. Кулон, тот что тебе отдала — он матери твоей принадлежал, как сейчас помню, она отдала его мне, как плату за услугу, что тебя в семью пристрою. Я же его не продала, а решила сохранить — потом тебе отдать решила, поелику и плату взяла с княгини, чтобы с голоду не умереть.
— Боже, — схватилась Мари шею рукой, до того ей показалась чудовищем родная мать, что стало трудно дышать.
— Так вот, — продолжала та. — Когда я узнала, что Протасов плохо с тобою обращается, а тем паче замуж тебя не весть за того хочет отдать, то решила действовать. Ты думаешь как я это все узнала? Да лакей Гавриил моим информатором был. Первое, что сделала написала твоему отцу родному.
Мари тяжело дышала, ей казалось над её головой свисает каменная плита, которая вот-вот рухнет на неё.
— Ты думаешь, почему граф Оранский на тебе женился? Почему будучи один во всем свете он решил обзавестись молоденькой супругой, а ведь ему видимо не долго оставалось? — Наступала Аглая, а Марьяна не понимала к чему она клонит. — Он был хорошо знаком с княгиней Протасовой, та немало сделала для него и даже жизнь спасла, а он был бы безмерно раз отблагодарить ту. Николай Платонович мой сводный брат, отец у нас один, а вот матери разные. Мы не общаемся со времен смерти отца — слишком разнятся у нас на жизнь взгляды.
Мари окаменела, покойный супруг не разу не говорил о том, наоборот — пару раз обмолвился о родителях, но о других родственниках не разу.
— Я всё боялась, вдруг он не захочет, вдруг не приедет, — говорила та. — Но обошлось — взял он тебя в жены. Но самое главное не это, а то что граф — отец твой.
Лицо Марьяны сначала вытянулось, затем она закачала отрицательно головой.
— Быть не может, — пролепетала она, поражённая её словами, точно стрелой.
— Модет, — усмехнулась Аглая. — От правды не уйти. Граф Оранский твой отец. Ты хотела правды, ты узнала её. Не всегда правда красивая и приятная, чаще она имеет уродливое злое лицо, способное даже убить.
— Не может быть, — губы Мари задрожали, защищали глаза, в горле заболело, комок сжал горло. — Как же так?
— Он ничего не знал, — продолжала та. — Я по другому было нельзя, ежели бы я написала правду, он бы не поверил мне, посчитал обманщицей, а так сразу среагировал. Так вот, перед кончиной его — письмо ему написала, все рассказала, о тебе, о том что знаю, решила не молчать больше. Только не долго прожил он — покинул тебя ничего не сказав.
Лицо Мари исказила маска боли, слезы вырвались из глаз, стало больно. Ей казалось, что та плита над ней теперича сорвалась и упала на неё в виде страшной правды, доставляет нестерпимую боль. В голове отчётливо слышались слова Николая Платоновича «Дитя моё!» Получалось, что не зная кто она он точно чувствовал их родственную связь, любил её отеческой любовью, которую Мари всегда чувствовала. Его трепетное, заботливое отношение не сравнимо не с чем, он всегда хотел чтобы у нее все было, а она всегда спрашивала себя, чем она заслужила такого необыкновенного покровителя. Она помнила как в один из последних его дней ему стало плохо, как он говорил про письмо что он бросил в камин, но ничего не сказал о его содержании.
— От был моим отцом, — шептала Мари, держась руками за балюстраду. — А я ничего не знала.
— Теперича знаешь, — отозвалась та.
— Почему же он ничего мне сказал? — Глядя в пустоту, что сливалось перед глазами произнесла она.
— Видимо не хотел ранить, зная что он во многом ошибся, в том числе и с твоей матерью, — вздохнула Аглая.
— Кто была моя мать? Где она? — Мари сверкнула на неё заплаканными глазами.
— Когда-нибудь ты узнаешь, — только и ответила та.
Мари сильно зажмурила глаза, она видела перед собой доброе и мудрое лицо графа, их первую встречу, её страхи относительно него, а в груди была такая тяжесть, точно в неё положили все грехи мира.
— Если бы я знала, — шептала она, — ежели бы только знала.
Она обернулась, но Аглае и след простыл, она исчезла точно её и не было и Мари осталась одна. Собравшись она направилась домой, хотелось рухнуть на кровать и ещё раз оплакать графа, зная что они не чужие друг другу. Обессиленная она оказалась в доме, где её встретил Карл Филиппович и замечая её вид принялся за допрос. Мари увела его в кабинет и закрыв дверь, рассказала о приходе Аглае и её откровениях. Для неё все стало в другом цвете — более ярко становилась любовь к Николаю Платоновичу, он вмиг стал дороже, роднее. В ближайшее время она намеревалась поехать в Смоленский и навестить его могилу, поговорить с ним.
Позже уже зайдя в библиотеку Мари подошла к портрету графа, что висела на стене. Она теперь решила повесить его в гостиной, чтобы каждый раз смотреть на него.
— Отец, — шептала она, проведя пальцем по знакомым чертам. — Что бы вы не сделали в прошлом, моё отношение к вам не изменится, вы навсегда мой ангел. Спасибо за все что вы сделали, будучи не зная кто я для вас, но ваш поступок говорит лишь о том, что вы невероятный.
Мари плохо спала ночью, ей снились беспокойные сны. С утра она обнаружила стоя у туалетного столика красные глаза и круги под ними. Наскоро приводя себя порядок, пыталась собраться с мыслями, только вчерашний день не мог не оставить свой след. «Отец, — прошептала она смотря на свое отражение, — благословите.» И все же мысли о том что Николай Платонович кровный отец для неё, было тёплым ручейком, струящимся в душе и согревающий его поток, так согревал и заставлял радоваться тому.
Не успела она выйти из будуара, как прибежала служанка, сообщая что князь Протасов ждёт внизу. Эта новость была совсем не кстати, нынче она хотела побыть одна и уже просила конюха подготовить лошадь, так как намеревалась после завтрака прокатиться верхом. Ничего не оставалось как пойти и узнать, что ему нужно с самого утра.
Андрей ждал Марьяну в гостиной, он расхаживал по паркету заложив руки за спину и окидывал взглядом знакомые стены. Когда открылись створки, он замер — смотря на хозяйку дома и её холодное выражение.
— Что привело вас, князь, в столь ранний час? Я вас в гости не приглашала, — начала сурово она.
— Ради такого дела, мне приглашения не нужны, — огрызнулся он, замечая как неважно она нынче выглядит.
— Какого это дела? Не припомню, чтобы у нас с вами дела имелись.
— Что твой прихвостень делал в моем доме? С такой стати этот проныра проникает ко мне? — Прочеканил Протасов.
В то время когда он говорил и требовал объяснений, в голове Марьяны звучали слова Аглае, вдруг она начала думать о том кто была ее мать, а мысли точно пчелы начали кружит вокруг и жалить её. «Нужно найти Аглаю, — билось в голове, — она всё знает обо мне.» Это неожиданное открытие и повергло её в оцепенение, вчера она и не думала об этом, а вот нынче перед ней все стало будто бы шире и глубже.
— Так и будешь делать из меня шута? — Рявкнул Андрей теряя терпение её равнодушием.
— Что? — Встряхнув головой переспросила она.
— Ты что упала с лестницы? Я уже несколько минут требую объяснений. Что твой прихвостень делал в моем доме? — Громко повторил он, думая уж не больна ли Мари.
— Вам лучше уйти, — указала она на дверь, не в силах что-либо говорить и участвовать в разбирательствах.
