полей и цветов. Однако время летело быстро, и незаметно подошла
осень.
Сделал красными горные дали
Кленов пышных осенний наряд,
Хризантем лепестки опадали…
Из кустарников, полный печали,
Реже слышался стрекот цикад.
Вянул лотос, цветы увядали,
Мандаринов густел аромат,
В небе бледном, построившись в ряд,
Стаи диких гусей улетали… [198]
И вот однажды вечером Сюань-цзан сказал:
– Ученики мои, время уже позднее, не поискать ли нам место для
ночлега?
– Вы не совсем правы, учитель, – возразил Сунь У-кун. – Ведь не
зря говорится, что монах должен питаться под открытым небом и спать
на росе и на инее. Для него любое место должно быть домом. Поэтому
не стоит говорить об удобном ночлеге.
– Ну, дорогой брат, – вступил в разговор Чжу Ба-цзе. – Ты идешь
налегке, так тебе и дела нет до того, что другие падают от усталости.
После того как мы переправились через реку Сыпучих песков, мне
очень трудно было карабкаться с моей ношей по горам. Вот мученье
было! Непременно нужно найти сейчас какое-нибудь жилье, поесть, чаю попить и отдохнуть немного.
– Дурень ты! – сказал на это Сунь У-кун. – Да ты никак ропщешь.
Боюсь, что не видать тебе больше такой спокойной жизни, как в
деревне Гаолаочжуан, где ты, можно сказать, прозябал, а не стремился
к высшему счастью. Поэтому тебе сейчас трудновато. Но если хочешь
отрешиться от мира и стать монахом, смирись с трудностями и
лишениями. Только тогда ты сможешь считать себя настоящим
учеником Танского монаха.
– Дорогой брат! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Подумай сам, сколько
весит этот груз!
– С тех пор как ты и Ша-сэн присоединились к нам, – сказал Сунь
У-кун, – я не носил груза. Откуда же мне знать, сколько он весит?
– Так вот, прикинь, сколько весит груз, который мне приходится
нести, – сказал Чжу Ба-цзе. – Мне одному тяжело все это таскать.
Выходит, ты один ученик, а я просто носильщик.
– Ты с кем разговариваешь, Дурень? – с улыбкой спросил Сунь У-кун.
– С тобой, дорогой мой брат, – отвечал Чжу Ба-цзе.
– Зря ты завел этот разговор, – сказал Сунь У-кун. – Я отвечаю за
