На пряжке толстой золотой дракон,
И туго верх соломенных сандалий
Затянут тонким шелковым шнурком.
Весь вид их и спокоен и изящен,
И всяк поймет, взглянув на них едва,
По лицам, смертным не принадлежащим,
Что перед ним два юных божества. [214]
Низко
кланяясь,
отроки
вышли
навстречу
гостям
и
приветствовали их:
– Почтенный учитель! Простите, что мы раньше не вышли
встретить вас. Пожалуйста, проходите!
Сюань-цзан был обрадован таким приемом и, следуя за
послушниками, прошел в центральный храм, который состоял из пяти
залов, с дверьми решетчатыми сверху и глухими снизу. Послушники
открыли дверь и ввели Сюань-цзана в зал. На стене висели два
огромных разукрашенных иероглифа «Небо и земля». Рядом стоял
небольшой жертвенный столик, покрытый красным лаком, с
инкрустациями, а на столике – две золотые курильницы и ароматные
свечи для возжигания.
Сюань-цзан подошел к столику и зажег свечи. Затем он трижды
обошел зал по кругу и, обернувшись, сказал:
– Святые послушники! Ваш монастырь расположен на Священной
границе с Западом. Почему же вы не приносите жертвы трем даосским
божествам, четырем императорам и всем служителям даосского неба, а
лишь возжигаете фимиам Небу и Земле?
– Не станем обманывать вас, учитель, – с улыбкой отвечали
послушники, – видите эти два иероглифа: так вот, мы считаем, что
поклоняться следует только верхнему. И все это благодаря нашему
учителю.
– Что же он сделал? – спросил Сюань-цзан.
– Три даосских божества – приятели нашего учителя, – отвечали
послушники. – Четыре императора – его старые друзья. Девять светил
– его младшие потомки, а Юань-чэн просто гость.
Услышав это, Сунь У-кун так расхохотался, что даже упал.
