тщательно промыли, после чего Алик Зимин и Шурочка отсасывали ему кровь попеременно.
Другие не захотели.
Ранка была похожа на темные выпятившиеся губы. Толик без передышки кричал, что
ему щекотно. Он сидел возле пня, голову свесил набок – голова лежала на правом плече, а
длинные белые волосы ниспадали. Он тогда редко стригся.
24
В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»
3
– …Разве этот Сыропевцев лучше всех? – спрашивал Куренков и сдувал пену с кружки.
Он хотел выговориться.
Они пили пиво у палатки, где определилось с годами любимое их место, лучшее, как
они считали, в районе и вообще лучшее в огромном городе место. Это было естественное воз-вышение, покрытое отчасти декоративной зеленью и кустами, да и сама палатка была чиста и
опрятна. В придачу был вид: внизу растекалась широкая, с размахом, площадь, где троллей-бусы делали круг и где люди, с их авоськами и портфелями, четко видные, шли туда и обратно.
Люди, если на миг их остановить, были как на картине.
– Разве этот Сыропевцев лучше всех?.. Он и то. Он и се. Всюду лезет, хоть его не просят.
Алик Зимин усмехнулся:
– Ну любит мужик показаться, ну и что?
Улыбнулся и Гена Скобелев, прикончив кружку:
– Чего это ты взъелся на него – неужели завидуешь?
Алик добавил:
– Как только возле нас появляется мужик с «Жигулями» – он тебе как кость в горле!
Куренков от такого ответа даже растерялся: он мог поклясться, что «Жигули» тут ни при
чем. Бывало, что Куренков не любил человека, но он никогда никому не завидовал, чего-чего, а этого дерьма в нем не водилось.
– Не завидую я – просто смотреть противно, как вы ему зад лижете.
Они не обиделись, они посмеялись, а Алик Зимин похлопал Куренкова по плечу. Тут
подошла сзади Шурочка, которая приближалась к ним медленно, чтобы их разговор услышать, пусть обрывки. И кажется, она услышала. Шурочка сказала ему: иди-ка домой, хотя и знала, что
он любит вот так постоять с друзьями. Она повысила голос: иди домой!.. И Куренков, конечно, пошел, но сначала Шурочка заставила его пойти с ней в магазин, пусть потащит сумки.
Дома он молчал, и тогда Шурочка прямо спросила:
– Уже взъелся – на Сыропевцева?
Он не ответил; погремев посудой, Шурочка уткнулась в телевизор. Перед сном Шурочка
любила посмотреть фильм, поза у нее была излюбленная: она наваливалась большой своей
грудью на стол и подпирала голову рукой. Женщина она была крупная, и, как только принимала
любимую позу, на их маленькой кухне делалось тесно. Фильм был о войне.
– Дай же пройти… – сказал Куренков сердито, вставая и протискиваясь сзади Шурочки
за чашкой чая.
– …И ведь не с кем-нибудь, а с Олькой Злотовой гуляет…
Это у него вдруг вырвалось (про Сыропевцева), и Шурочка тут же забила крыльями:
– Да что ж ты на него взъелся, зараза! Красивый же мужик, хочет – и гуляет! Она ж
разведенная!
Куренков замолчал, прикусил язык. Досмотрев фильм, жена легла спать. И дочка легла.
А он все думал о том же, растил злобу, пока не спохватился: вот ведь несчастье!.. Он лег, но не
спал, ворочался и все трогал свою несильную грудную клетку: жжение начиналось в области
живота, но Куренков знал, что теперь оно будет подыматься, день ото дня забирая все ближе
к сердцу. Он вдруг заныл как от зубной боли.
Утром, когда они выходили из дома, возле почтовых ящиков их как бы приостановил
сосед Туковский, человек пожилой и умный. Звали его Виктор Викторович. Когда-то по молодости Туковский дважды отбывал в заключении срок. Известно было, что он насмотрелся там
разного и что глаз у него наметанный. Нет, сначала он просто вынул из своего почтового ящика
25
В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»
газету. По-соседски поздоровавшись и немного с Шурочкой поговорив, он буквально ни с того