«Толик, а как он выглядит?» – спросила она вдруг. Куренков не ответил. Он мягко тронул
рукой ее губы и сказал: «Тише…» Он закурил.
– Толик, мне зябко.
– Здесь осталось. Допьем? – Он ощупью, но ловко разлил в темноте вино. Осторожно
найдя рука руку, они чокнулись стаканами. Он покурил еще. Он ласково поглаживал Шурочке
висок, а она, молчащая, стала припоминать людей – их лица. Тех, кого видела мельком, когда
они шли к умывальнику с полотенцами на шее. И вот в повторе памяти они шли и шли, как в
кино, а Шурочка рассматривала: лица были неотчетливы. Под мелькание этих лиц и покачи-вание при шаге полотенец она заснула.
Проснулась без причины. Она открыла глаза – было темно, было мрачно (не сразу поняла, где она), но Толик был рядом, Толик не спал, и она, млеющая, зашептала: идем, Толик, походим
по улице, идем…
– Как – походим? – спросил он. – Ночь ведь.
– А ничего, – шептала она ласково, – гуляли же мы в молодости ночью.
Они стали одеваться. Было нехолодно. В самом деле, думала Шурочка, уж завтра уезжать, времени у нас мало, а погулять – значит побыть вдвоем. Она хотела, чтобы Толику было
хорошо. Лес начинался почти сразу за домами. Фонарей не было – темные улочки и ряды доми-ков с заборами едва угадывались в свете луны. Шурочка вновь заговорила о друзьях, которые
его там, дома, помнили и ждали, но Куренков все молчал, так что Шурочка даже рассердилась
вдруг.– Да что ты, – сказала, – вареный какой-то!
Голос ее стал мягче:
– Встряхнись, Толик. Всего-то три-четыре месяца – и дома будешь. И пивка с ребятами
попьешь в палатке!
Он кивнул: да, мол, всего четыре месяца. Они шли и шли, и Шурочка чувствовала, что
ноги уже устали.
На опушке они повернули и вновь в прогале темных кустов увидели домик, окно там
горело, а за занавеской кто-то играл на гармошке. Подошли. Толик предупредил, что народ тут
серьезный, крепкий, на поселенных зэков косятся, даже и берданку в доме держат, будто бы для
охоты. «О, господи!» – вырвалось у Шурочки. «Их можно понять…» – сказал Куренков. Но
ночь была тихая, и сам же он подошел к домику совсем близко. Он облокотился о забор, слушая
тоскливую гармошку. Шурочка прижалась к нему. Куренков закурил. Но небо тут очистилось, луна висела как апельсин, и, вдруг почуявшая, взлаяла собака. Она проснулась от луны; она
лаяла неудержимо и зло. Игра прекратилась, после чего бросивший гармошку вышел и гаркнул
грубым голосом, так непохожим на печальную мелодию: «Кто тут?!» Тишина повисла долгая, и только шелестели листья. Чувствовалась прохлада. Куренков и Шурочка шли, не отвечая.
Когда подошли к бараку, Шурочка почувствовала, что усталость отступила – и сон отступил. Она обрадовалась. Она стала шутить, а едва легли, она уже ластилась: «Толик, я не хочу
спать ни на грамм!» Она решила: пусть ему будет приятно, не каждую же ночь она здесь.
Шурочка так расстаралась и вошла в азарт, что они уснули совсем уж усталые.
Когда Куренков вышел прикупить хлеба, Шурочка впала в задумчивость. Она вдруг под-нялась и быстро обыскала казенное его жилье, искать было проще простого, и конечно, она
скоро нашла нож, завернутый в тряпицу. Она охнула. Она смотрела на серую тряпицу и не
знала, как быть. Она хотела сразу же выбросить, но подумала: а если к нему придут, если нет
выхода, а он будет искать по всей комнате, искать и метаться. Не сделать бы хуже. Она жен-39
В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»
щина, что она понимает… Вновь завернув нож в тряпку, она положила на место. Она сидела, плакала, и вернувшийся с хлебом Куренков сказал:
– Ну-ну, перестань. Чего ты?
Выплакавшись, Шурочка снова задумалась. Она стала просить его. Она ни разу не повысила голос:
– Толик, прошу тебя, не связывайся с ним – обойди, уступи, ты же не мальчишка, Толик…
– Ладно. Я постараюсь, – пообещал он.
А получасом позже попросил:
– Я тут… насчет баньки договорился. Потрешь мне спину?
У Шурочки так и екнуло – она опять заплакала. Конечно, Толик, сказала она, конечно.
Времени было в обрез. Шли обеденные часы, а уже вечером Шурочке было обязательно сесть
в автобус, который бесконечно долго будет ее трясти к поезду.
Насчет бани Толик договорился в одном частном домике, за все дела там давался рубль.
Шурочка похвалила и как-никак баня отдельная, и недорого. Старую бабку, которая для них
баню свою уже протопила, Шурочка тоже похвалила за чистоту. Шурочка дала ей не рубль, а