Он неуверенно разводил руками; остриженный, он таращил глаза: не знаю, мол, как
вышло; он тоже коротко всхлипнул, когда заговорили о дочке.
Панов утешил Шурочку, был к ней очень внимателен, и, в частности, он объяснил, что
случившееся – к лучшему, как это ни горько. Все равно однажды кончилось бы тюрьмой, так
что Шурочка может считать, что мелкая уличная драка могла быть кровавей, а исход – хуже, и пусть-ка в тюрьме Куренков, пока не поздно, определит себя и поймет. Он неглуп: ему есть
о чем подумать. Надо радоваться еще случаю. Могло быть, что в конце концов он изувечил бы
какого-нибудь интересного, яркого человека, он же именно таких людей не любил и на таких
именно копил злобу, – это ли лучше?.. «Получается – туда ему и дорога?» – спросила Шурочка.
«Я так не сказал». – «Получается – туда и дорога», – повторила Шурочка с горечью и с болью, не умея никак смириться с мыслью, что лучшее место для ее Толика – тюрьма.
Она написала ему письмо в Восточную Сибирь, полное разных ласковых слов – и приня-тых меж ними, и новых, которые она сочиняла, глотая слезы. Завершалось письмо главным, а главное сейчас было – вернуться живым и здоровым. Это значило, что уж теперь, там, он
должен, наконец, вести себя сдержанно. «Ты, Куренков, смотри…»
Он ответил, что, конечно, привыкнуть ему здесь непросто, а все же и здесь люди, и он
привыкает. А вот плохо спит и беспокоится она напрасно, в том смысле все хорошо, и тоже
закончил письмо обычным у них выражением: «Ты, Куренкова, не бойсь…»
Свидание им не разрешили, так что Шурочка писала ему письма и отправляла посылки.
И конечно, она передавала ему приветы от друзей. Туковский Виктор Викторович, сосед, посмотрев обратный адрес Толика, сказал Шурочке, что да, пусть она не волнуется, таков
режим – свидание им разрешат на следующий год.
Когда Толик и она, дружившие с детства, поженились, это было так просто, так естественно, что Шурочке подумалось, что ничего не произошло. Они даже и свадьбы не устраи-вали. После загса выпили у Зиминых, потом у Гены Скобелева. А потом пошли в кино. Они
посмотрели потрясающую французскую кинокомедию, Шурочка много смеялась и была счастлива. Она и тогда обожала кино.
Когда фильм кончился, Шурочка на обычном их повороте улицы сказала Куренкову:
– Ну, пока.
– По-моему, ты кое-что забыла. – Он засмеялся.
– Ой! – Она спохватилась.
И тут они оба громко засмеялись.
30
В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»
4
Свой второй год Куренков отбывал уже как бы на воле – в трехстах километрах от ИТК, в
маленьком сибирском городке. Он и там был работящий и старательный. Он и там был смирный. Он работал по своей же специальности слесарем-сантехником и без всякой охраны. У
него лишь не имелось права выезда из этого городка, где каждую неделю надо было отмечаться
в отделении милиции.
Можно было и повидаться. Уже было ясно, что свидание дадут. Уже и Алик Зимин спрашивал с нетерпением в голосе:
– Чего это ты, Шура, к нему не едешь?
Посылка, которую они, друзья, собрали, была замечательной.
И Гена Скобелев, и Маринка Князева – все они говорили: поезжай, передай привет, навести его, но Шурочка все не ехала. Она ждала. Дело в том, что Туковский, который больше
понимал в Толике, советовал использовать право на свидание не сейчас, а попозже – когда
возникнет необходимость.
– Когда же она возникнет? – спрашивала Шурочка.
– Сама почувствуешь, – отвечал ей бывалый сосед. (Это же советовал и Панов, повторяв-ший, что свидание не для того, чтобы повидать, а для того, чтобы помочь. Они с Туковским
как бы сговорились, хотя даже и не знали друг друга.) И точно: однажды письмо Куренкова пришло вдруг сухое и короткое, и сердце у Шурочки
