два, после чего старуха ушла. Банька, и верно, была опрятная, пахнущая забытыми запахами

хвои вперемешку с березой. Шурочка обрадовалась, и даже на нее напала игривость, какая

бывает после долгих, унылых раздумий; когда раздевались, она пошутила: а нет ли, Толик, наколок каких? Не обзавелся ли красивыми женщинами на ягодицах, сейчас, мол, проверю. И

Шурочка оглянулась. Он сидел на лавке уже раздетый, безучастный.

– Толя.

Он не пошевелился, он словно продолжал тяжело думать.

– Толя…

Сердце у Шурочки сжалось. Он был худой-худой, он никогда таким не был. Лицо было

темное. И тело темное. Шурочка почувствовала, что больше его не увидит. Она уже тогда

почувствовала.

– Горе ты мое… горе мое! – заплакала, запричитала она.

Такая была банная минута: худющий, весь какой-то маленький, он сидел на лавке, а

поодаль, заливаясь слезами, стояла Шурочка, раздобревшая и белая. Она всегда была полной, теперь она была толстухой, и вот с плачем она кинулась к нему, всем своим большим белым

телом стараясь словно бы пригреть его, огородить и защитить. Пар был густ. Стало жарко. А

Куренков все сидел, будто бы замерз. Он сидел не шелохнувшись и коленки стиснул, как стес-няющийся. Руки – худые – он держал на коленях.

Шурочка помыла его, он был как задумавшийся ребенок, как ребенку она и помогла ему, потерла спину и дважды промыла голову. Затем она помылась сама. Когда вышли, Шурочка

вынула гребень и расчесала ему волосы. Ветер колыхал их, подсушивая. Ветер был несильный.

Волосы у него сделались шелковистые, он шел рядом с ней чистый и распрямившийся. Теперь

он улыбался.

В барак он забежал один, взял Шурочкины вещи и пошел ее проводить. Они сразу пошли

к автобусу, потому что времени оставалось не более получаса.

40

В. С. Маканин. «Долгожители (сборник)»

Ключарев и Алимушкин

1

Человек заметил вдруг, что чем более везет в жизни ему, тем менее везет некоему другому человеку, – заметил он это случайно и даже неожиданно. Человеку это не понравилось.

Он не был такой уж отчужденный, чтобы праздновать праздник, когда за стеной надсадно пла-чут. А получалось именно так или почти так. И ничего переиначить и переменить он не мог, потому что не все можно переменить и переиначить. И тогда он стал привыкать.

Однажды он не выдержал и пришел к тому, к другому человеку и сказал:

– Мне везет, а тебе не везет… Это меня угнетает. И мешает мне жить.

Тот, которому не везло, не понял. И не поверил.

– Ерунда, – ответил он. – Это вещи, не связанные между собой. Мне и впрямь не везет, но ты тут ни при чем.

– И все-таки меня это мучит.

– Ерунда… Не думай об этом. Живи спокойно.

Он ушел. И продолжал жить. И отчасти продолжал мучиться, потому что тому, другому

человеку делалось все хуже. А ему везло. Ему всегда светило солнце, улыбались женщины, попадались покладистые начальники, и в семье тоже была тишь и гладь. И тогда он затеял

мысленный разговор с Богом.

– Это несправедливо, – сказал он. – Получается, что счастье одному человеку выпадает

за счет несчастья другого.

А Бог спросил:

– Почему же несправедливо?

– Потому что жестоко.

Бог подумал-подумал, потом вздохнул:

– Счастья мало.

– Мало?

– Ну да… Попробуй-ка одним одеялом укрыть восемь человек. Много ли достанется

каждому? – И Бог улетел. Бог исчез и не дал ответа или же дал такой ответ, который ничего

не значит. Он как бы отшутился.

И тогда человек перестал думать об этом – в конце концов, сколько можно думать об

одном и том же? В конце концов, это утомляет. Вот, собственно, и вся история. Но тут важны

подробности… Ключарев был научный сотрудник, кажется, математик – да, именно математик. Семья у него была обычная. И квартира обычная. И жизнь тоже, в общем, была вполне