У меня не было такого желания уже несколько месяцев. Может быть, даже год. Время — вор и лжец — пока не появилась Реми, я не осознавал, что Эрни мертв уже три года. Насколько это трогательно? Моим самым близким другом был больной лунатик, который случайно жил по соседству.
Черт, я скучаю по нему. Мозг Эрни работал примерно в десять раз быстрее, чем у кого-либо другого. Он говорил со скоростью миля в минуту, тысяча идей, шуток и связей, перескакивая с темы на тему слишком быстро, чтобы за ним угнаться. Он бы сам провел весь разговор, с обеих сторон, озвучивая каждого говорящего разными голосами, делясь впечатлениями о людях в нашем городе, политиках, знаменитостях, персонажах своего собственного изобретения. Он населял мир в шести дюймах перед своими глазами, и когда он возвращался ко мне, он задыхался и потел, а я смеялся так сильно, что у меня болели бока.
Реми забавная. Не похожа на своего дядю, но и немного похожа на него в том, как она говорит прямо из головы, рассказывая вам то, чего на самом деле не должна.
Мысль о том, что Том Тернер у нее дома, вероятно, полупьяный, украдкой поглядывает на ее феноменальную задницу, приводит меня в мрачное настроение.
Он помогает ей работать? Обменивается молотками?
Я никогда не думал, что могу завидовать этой маринованной репе. Боже, посмотри, как далеко я зашел.
Ему даже не придется выпрашивать ее номер телефона, потому что он у него уже будет.
Он пригласит ее на свидание, это само собой разумеющееся.
Скажет ли Реми «да»?
Хотелось бы думать, что у нее вкус получше, но я видел ее одежду.
Она не вернется к работе над моим забором еще два дня.
Я бы таскал ее сюда каждый чертов день, но я хочу трахаться с ней, а не разорять ее. Ей и так потребуется чудо, чтобы успешно перестроить этот дом.
Бьюсь об заклад, у Тома есть для нее много хороших советов…
Мысль о том, что этот заурядный ублюдок добивается ее расположения своими строительными талантами, сводит с ума. Поменять розетку — это, наверное, единственное, что он может сделать в этой вселенной, чего не могу я.
Это, и сводить ее на пляж в июльский полдень.
Ну, знаешь что — я не хочу брать ее с собой на пляж, и уж точно, черт возьми, не хочу переделывать ее розетки.
Что я хочу сделать, так это подвесить ее в своем подвале и отхлестать эти крошечные сиськи, пока они не станут розовыми, как яблоки, а потом я хочу перевернуть ее и проделать то же самое с ее пышной задницей. Я хочу наслаивать на нее удовольствие и боль слоями, пока она не начнет потеть, дрожать и умолять, пока малейшее движение ее соска не доведет ее до слез, а прикосновение моего языка к ее клитору не заставит ее выкрикивать мое имя, пока у нее не пересохнет горло.
Мысль о том, что Том-гребаный-Тернер наложил свои лапы на то, что я уже утверждал, заставляет меня хотеть делать ужасные вещи.
Ему и, возможно, Реми также за то, что она разрешила ему проехать по моей чертовой дороге, чтобы увидеть ее.
Они, вероятно, сейчас одни. Брат еще более ленив, чем признается Реми.
Играет ли у них музыка? Том заставляет ее смеяться? Как они будут праздновать, когда он включит у нее свет?
Есть только один способ узнать.
Я надеваю туфли и выхожу через заднюю дверь, стараясь держаться под деревьями, чтобы избежать лучей послеполуденного солнца.
* * *
Я слышу их голоса еще до того, как добираюсь до границы владения Реми, и ныряю в березовую рощу, зная, что было рискованно приходить днем, а не ночью.
Похоже, они только что спустились с чердака — Реми щурится на солнце, вся в пыли, в волосах паутина.
— И это все, что нужно, — говорит Том.
— Проще простого! — Реми смеется.
— Ага, — Том ухмыляется. — Всего лишь сто часов быстрой работы.
Сто часов? Я так и знал. Этот ублюдок тянет время как можно дольше, чтобы неделями шнырять по ее дому.
— На самом деле это не займет так много времени, не так ли? — брови Реми озабоченно приподнимаются.
— Нет, если ты сможешь мне помочь. Сегодня жарко, — замечает Том, приподнимая поля кепки, чтобы вытереть пот со лба тыльной стороной ладони. — Хочешь выпить?
Он запрыгивает в кабину своего грузовика, таща вперед большой и грязный холодильник. Он щелкает защелкой и достает две бутылки пива.
— Спасибо, — Реми берет напиток и резко ударяет пробкой от бутылки о ворота грузовика, так что она отрывается и летит в некошеную траву.
— Ура, — Том чокается своим пивом с ее.
Каждый из них делает большой глоток, капли растаявшего льда скатываются по коричневым стеклянным бутылкам.
Солнце позднего сентября золотистое, в воздухе плавают частички плевел. Загар Реми отливает бронзой, ее черные брови забавно изгибаются, когда она болтает с Томом.
Ленивая улыбка Тома становится шире. Он прислоняется спиной к своему грузовику, положив руки на ворота. Он снял свою клетчатую рубашку, чтобы показать майку под ней и свои смуглые, покрытые веснушками руки.
Это момент, который я никогда не смог бы разделить с Реми, и не только потому, что мое лицо стало бы таким же красным, как волосы Тома, если бы оно было на солнце. Реми выглядит спокойной и расслабленной, чего никогда не бывает у людей рядом со мной. Даже половина моих пациентов меня боятся. Наверное, больше половины, но после 18:00 у них не так много вариантов.
В большинстве случаев именно так мне и нравится.
