Слово повисает в воздухе, вибрируя, как колокол.

Это то, что я говорила Джуду в течение нескольких месяцев, нам нужны перемены, нам нужны перемены... И это то, что он сказал мне в ответ, чтобы убедить меня собрать вещи и переехать сюда: нам нужны перемены, начать все сначала…

Я рассталась с Гидеоном, продала все, что не было связано, и вот я здесь, на другом конце страны, но мне все еще снятся кошмары, хуже, чем когда-либо. Я все еще чувствую этот красный шум, это давление в ушах, постоянный стресс.

Куда бы ты ни пошел…ты по-прежнему сам по себе, черт возьми.

— Что это меняет? — спрашиваю я Дейна.

Он смотрит на меня, склонив голову набок, как хищник, едва моргая.

— Зависит от обстоятельств. Что ты хочешь изменить?

— Я не знаю... — я провожу обеими руками по волосам, в отчаянии хватаясь за корни. — Я не знаю.

— Ты знаешь.

Дейн не пошевелился, не моргнул. Его два слова — лезвие хирурга, рассекающее дерьмо.

Он стоит там, в тусклом свете, глубоко спокойный. Минуту назад он играл мной, как марионеткой. Единственный раз, когда я видела его хотя бы слегка взволнованным, это когда я порезала ногу.

Я завидую.

Хотела бы я быть спокойной и рассудительной.

Я бы хотела, чтобы люди боялись меня, вместо того чтобы топтать меня при каждом удобном случае.

Я бы хотела, чтобы в моем доме было чисто, а мои счета были оплачены, и я бы не испытывала этого постоянного чувства страха, не имея ни малейшего представления о том, что случится со мной позже сегодня, не говоря уже о завтрашнем дне или на следующей неделе…

Мое сердце колотится так, словно я собираюсь совершить прыжок.

Но мой голос срывается на шепот.

— Ты прав… Я не контролирую свою жизнь. И это делает меня несчастной.

Мне так тяжело произносить это вслух.

Мое тело, кажется, погружается в пол, и это никогда не прекращается.

— Я так усердно работаю. Но часы пролетают незаметно, и когда приходит время ложиться спать, список дел, который я должна была сделать, становится больше, чем когда-либо. Это как гора шариков, и я убираю пять, но сверху громоздятся еще десять. И все это становится шатким, как будто вот-вот рассыплется...

Даже произнесение этих слов вслух вызывает у меня растущее беспокойство, а руки трясутся. У меня ужасное чувство, что я могу расплакаться перед Дейном, а этого не может случиться, потому что я и так достаточно опозорила себя.

Но, кажется, я не могу остановиться.

— Я начинаю думать, что это, должно быть, из-за меня. Должно быть, проблема во мне, потому что, что бы я ни делала, лучше не становится...

Все выливается наружу. Мне так давно не с кем было поговорить. Я не могла доверять Гидеону, и это все, что я могу сказать Джуду, когда пытаюсь защитить его от крушения нашей жизни.

Дейн в безопасности, потому что он чужой. Все, что я ему скажу, исчезнет через несколько месяцев, когда я продам Блэклиф и снова перееду.

И все же между нами есть эта близость из-за пореза на моей ноге, его рук на моем теле, украденных поцелуев и тех странных, волнующих моментов, когда кажется, что он разговаривает с самой глубокой частью меня, а я говорю с самой реальной частью его.

Как будто я могу рассказать ему все, что угодно, и это не будет иметь значения — даже самые болезненные вещи.

Я должна была уметь так разговаривать с Гидеоном. Но я никогда не чувствовала, что смогу.

Даже когда между нами все было наилучшим образом, даже до того, как я узнала, что он делает, я никогда не чувствовала, что могу поделиться всей своей душой. Мне пришлось подвергнуть цензуре то, что я сказала Гидеону, чтобы мы не поссорились.

Я думаю о наших лучших и самых теплых моментах. Когда я заболела гриппом и Гидеон отменил рабочий проект, чтобы позаботиться обо мне. Когда мы посетили замки в Испании. Все время, когда я опаздывала на работу, он забирал Джуда из школы…

А потом я вспоминаю тошнотворное, щемящее чувство, когда нашла первую заколку для волос в его машине. Затем вторую, и третью…

Голос Джуда шепчет мне на ухо:

Ты видишь только то, что хочешь видеть…

— Хотела бы я не быть такой чертовски слепой.

Слова слетают с моих губ и повисают в воздухе.

Я не хотела этого говорить, но чем больше я думаю об этом, тем правдивее мне это кажется.

Я была слепа.

Я не видела, что происходило вокруг меня.

И это должно было быть очевидно.

Дейн вздыхает. Мои плечи опускаются, и я теряю уверенность.

— Ты считаешь меня жалкой.

— Не говори за меня, — холодно говорит Дейн. — Это совсем не то, о чем я думаю.

— О чем тогда? — я украдкой бросаю взгляд.

Его лицо плывет, как бледная луна, над темным воротником рубашки. Его руки свободно сложены перед ним, словно высеченные из мрамора. Его бледность прекрасна в этом доме цвета индиго, как будто они были созданы друг для друга. Я никогда не была такой, даже в своей собственной семье.

Мой отец был теплым и уверенным в себе, моя мать очаровывала, Джуд был вундеркиндом… Я была странной уткой. Все было хорошо, когда мы были все вместе, но потом моих родителей не стало, и все мои причуды превратились в изъяны и ошибки…

— Я думаю, что ты напоминаешь мне меня самого.

Это последнее, что я ожидала услышать от Дейна. В моей груди вспыхивает румянец удовольствия от того, что он думает, что мы похожи. Смешанный с легкой паникой, когда я задаюсь вопросом, что именно он имеет в виду.

— Это хорошо? — я слегка улыбаюсь.

— Наверное, нет.