— Может быть, в следующий раз, — я встаю между ними, чтобы заслониться от злобного взгляда Джуда. — Я устала. Но все равно спасибо.
— Что у тебя на завтра? — Том упорствует. — На пляже будет костер, придет куча горожан. Я имею в виду местных.
— Эмма упоминала об этом, — я бросаю взгляд на Джуда, чтобы оценить его сопротивление. — Звучит забавно.
Джуд выглядит угрюмым, но убедить его возможно.
— Круто, — говорит Том. — Что ж, увидимся утром!
— Да, еще раз спасибо! Мы действительно ценим это. Мы оба, — я подталкиваю Джуда локтем.
— Спасибо, — говорит он без всякого выражения.
Когда грузовик Тома с грохотом отъезжает, Джуд бормочет:
— Он точно не теряет времени даром, не так ли?
— Парни ничего не могут с собой поделать. Если у тебя есть сиськи и ты дышишь, они снимут свой кадр — говорят как твердая шестерка, которую слишком часто приглашают на свидания похотливые чуваки в касках.
Джуд странно смотрит на меня.
— Ты думаешь, ты шестерка?
Я не могу сказать, считает ли он, что это число должно быть больше или меньше, и я чертовски уверена, что не собираюсь спрашивать, потому что, если Джуд думает, что я четверка, он скажет мне. Этому маленькому счастливчику досталась внешность нашей мамы и мозги нашего дяди. Но у меня папин певучий голос и задница тети Бетти, так что у меня все в порядке.
— Я просто имею в виду, знаешь, я не всем нравлюсь. И это нормально, я не пытаюсь быть такой.
С несчастным видом я в миллиардный раз представляю, как выглядит новая девушка Гидеона. Я так и не узнала. Вероятно, высокая и светловолосая, как его бывшие. Я гарантирую, что у нее сиськи больше, чем у меня, потому что было бы трудно не заметить.
Джуд бормочет:
— Рыжеволосая амеба что-нибудь сделала или он все это время обманывал тебя?
— Он многое сделал.
— Тебе приходилось с ним нянчиться?
— Нет. Я была внизу, на кухне, разбивала старую плитку.
Плечи Джуда сгорблены, руки засунуты в карманы.
— Мне не нравится, что ты здесь одна с каким-то грязным чуваком. Мне не следовало уходить, когда я знал, что он придет. Я думал, он будет старым, с торчащей из джинсов задницей.
Я смеюсь.
— Мы должны быть благодарны, что нам не придется смотреть на это в течение следующих двух недель.
— Это же не займет несколько недель, не так ли? — Джуд в ужасе поднимает голову.
— Я надеюсь, что нет. Это наихудший сценарий. Держу пари, мы получим горячую воду намного раньше этого.
Джуд кивает, хотя он еще не совсем расслабился.
— Только… будь осторожна, Реми. Мы не знаем этих людей. Если этот парень тебе что-нибудь скажет, если он снова тебя побеспокоит...
— Это не так. Он не будет, — я немного смеюсь, но в то же время я тронута.
Это второй раз за сегодняшний день, когда Джуд присматривает за мной.
Я падаю на кровать с балдахином, каждая мышца болит именно так, как мне нравится. Усталость помогает мне заснуть. Если мое тело достаточно устает, мой разум не может долго бороться.
Когда я работаю изо всех сил, я почти не вижу снов.
После аварии меня постоянно мучили кошмары. Всю ночь напролет я металась на мокрых от пота простынях, а потом просыпалась с пульсирующей болью в голове, как будто я вообще не спала.
Мне повезло, что сразу после этого я устроилась на работу в малярную бригаду. Десятичасовые рабочие дни с ведрами и лестницами — это были первые ночи, когда я спала больше пары часов подряд.
Забвение — это отдых, отсутствие — это умиротворение.
Я не хочу видеть сны.
Но я думаю, что разбить всю эту кухонную плитку было недостаточно, чтобы стереть меня с лица земли — почти сразу же, как моя голова касается подушки, комната, кажется, наклоняется и вращается. Тени ветвей тянутся по полу, как пальцы…
Кровать раскачивается подо мной взад-вперед. Я качаюсь, как корабль на волнах.
Ветер бьется в окна, ветки царапают. Капли дождя бьют по стеклу. Сырость и холод просачиваются в дымоход. На моем надувном матрасе я раскачиваюсь и дрожу.
Порывы ветра, ледяные, черные волны…
