— Тебе нужен кофе, — заткнись, идиот. Целых два дня я с нетерпением ждал возможности понаблюдать, как Реми потеет и сгибается у меня во дворе, а теперь я подрываю свой собственный план.
Она открывает рот, чтобы отказаться, но, должно быть, на нее накатила волна усталости. Она вздыхает и вместо этого опускается на мой диван.
— Ладно, ты меня убедил.
Я оставляю ее там, пока завариваю свежий кофе. Проходит меньше минуты, прежде чем диван скрипит, когда она приподнимается, чтобы заглянуть на мои полки. Я даю ей достаточно времени, чтобы понаблюдать, молча ругая себя на кухне.
Что, черт возьми, я делаю?
Она делает меня таким импульсивным.
Реми — агент хаоса. Все женщины таковы, но она больше, чем большинство.
Все в ней неправильно и не то, что мне нравится. Но это именно то, что заставляет меня желать ее, как кислинку и специи.
Мой член наполовину затвердел в штанах. Так было с того момента, как я услышал, как ее Бронко громыхает по дороге.
Я прижимаю ладонь, вжимая ее в нижнюю, горячую точку.
Когда я выношу кружки, Реми снова стаскивает книги с моих полок. Она изо всех сил старается смотреть, а не трогать.
Она поднимает Сутру Лотоса.
— Ты медитируешь?
— Каждый день.
— Правда?
— Ты, кажется, удивлена.
Она беспокойно пожимает плечами. Она выглядит измученной и немного безрассудной.
— Кажется, немного не в себе для врача.
— Врачи знают, что разум силен. К лучшему это или к худшему.
— Что это значит?
Я вкладываю кружку с кофе в ее ладонь.
— Тебе может не нравиться все, что делает твой разум. Неконтролируемый разум — он... неконтролируемый.
— Кошмары, — бормочет Реми.
— Меня больше волнует, что происходит, когда я бодрствую.
Она резко поднимает взгляд.
— Я в порядке, когда бодрствую.
— Я это вижу.
Она хмурится на меня, затем хватает с полки книгу «Осознанные сновидения».
— Я беру это.
— Нет.
—Почему нет?
— Потому что на страницах останутся крошки, и тебе это все равно не поможет.
— Я не буду... мне не нужно, чтобы в нее попали крошки, — Реми отставляет свой кофе и прижимает книгу к груди, татуировки сбегают по обеим ее обнаженным рукам. Она вздергивает подбородок, надменная, как и ее брат. — И что заставляет тебя думать, что я не могу управлять своими снами?
— Потому что сны отражают реальную жизнь, — я выхватываю книгу у нее из рук и отбрасываю в сторону.
У нее нет оружия, и она внезапно разволновалась.
— О чем ты говоришь?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Ее рот открывается от возмущения.
— Ты ни черта не знаешь о моей жизни.
— Скорее всего, нет. Но я знаю, что вижу.
