— Реми, Реми, Реми... — он качает головой. — Я пытался предупредить тебя.

Он застегивает еще одни наручники на моей лодыжке, на этот раз прикрепленные к длинному ремню.

— Сначала ты проигнорировал меня! — я плачу, возмущенная несправедливостью всего этого.

— Я знаю, — неумолимо говорит Дейн. — Но я все равно должен наказать тебя.

— Как в прошлый раз?

— Нет, не так, как в прошлый раз, — Дейн надевает наручники на мою последнюю конечность, затем поднимает ремни вверх, чтобы привязать к тем же столбикам кровати, что и мои запястья, и сажает мои ноги в шпагат. — На этот раз давай убедимся, что послание останется в памяти.

Это не та поза, в которой я оказывалась раньше. Я не настолько гибкая, и мои бедра уже начинают дрожать.

Дейн достает из ящика пару ножниц и ловко разрезает штанину моих джинсов.

— Эй! Знаешь, ты разрезал половину штанов, которые у меня есть!

— Не могу винить себя за первую пару, — говорит Дейн без капли раскаяния.

Прохладный воздух касается моей кожи. Дейн смотрит только на ту часть меня, которая все еще прикрыта полоской хлопка. Его язык облизывает губы, и он улыбается в предвкушении.

Он разрезает мою майку двумя быстрыми движениями, стальные лезвия целуют мою кожу. Все, о чем я могу думать, это то, что я рада, что уже бросила свою клетчатую рубашку на пол до того, как мы начали, потому что она принадлежала моему отцу, и мне бы не хотелось видеть ее разорванной в клочья.

Дейн стаскивает остатки моей одежды с моего тела. Все, что уцелело, — это мое белое хлопковое нижнее белье, из тех, что продаются по шесть штук в упаковке от Fruit of the Loom. Наверное, к лучшему, что Дейн потом разрезает его на кусочки.

Но теперь между мной и ним ничего нет, даже миллиметра ткани, и я полностью на виду. Ощущение обнаженности невыносимо, особенно когда Дейн не торопится изучать мою раздвинутую киску.

Он наклоняет голову так, что я начинаю так хорошо узнавать его взгляд, когда его что-то интересует. Его глаза сияют своим самым темным медным цветом, а его красивая бледная рука тянется, чтобы раздвинуть мои половые губки.

От одного ощущения растекания мурашки бегут по моим ногам. Нежно он раздвигает меня до самого предела, медленно, но с твердым, равномерным нажимом, пока мой клитор полностью не обнажается. Затем легонько-легонько он дергает за мой пирсинг, проводя серебряным кольцом взад-вперед в форме короткого полумесяца, и кажется, что каждый нерв в моем теле соединяется в этом единственном месте.

Я дрожу, умоляю и стону, а мы едва начали.

— Тебе придется стать намного жестче, — говорит Дейн и засовывает мне в рот кляп.

Кляп сделан из кожи, но с подкладкой внутри, так что я могу прикусить его. И я прикусываю, когда Дейн шлепает меня по голой киске ладонью.

ШЛЕП!

— Угрхххххххххххх! — я кричу сквозь кляп.

Ощущение внезапное, острое и ослепляющее. Моя киска полностью обнажена, мои ноги так туго связаны в шпагате, что у меня нет никакой надежды их сдвинуть. Мои бедра дергаются от удара, да так сильно, что каркас кровати ударяется о стену. После быстрого приступа боли наступает сильный жар и пульсация.

— Извинись, — говорит Дейн.

— Ахххххххххххххххххх.

— Хм, — он качает головой. — Я тебя не слышу.

Дейн снимает свой тонкий темно-серый свитер, обнажая твердые бугры мышц под ним. Он — ожившая статуя, прекрасная и ужасная, как человек, высеченный из мрамора. Мои глаза следят за глубокими разрезами на его бедрах, спускающимися к брюкам. Из-за кляпа у меня потекли слюнки.

Дейн открывает сундук в изножье кровати и достает хлыст для верховой езды, длинный и гибкий, черный, как смоль. Он слегка сгибает его, пробуя прядь.

Он прикасается плоской головкой к моему обнаженному и пульсирующему клитору, удерживая его там, чтобы я могла почувствовать упругую кожу. Я чувствую все так, как никогда раньше — дрожащие мышцы моих бедер, твердые кончики сосков, когда мои руки сильно отведены назад, глаза Дейна, горящие на моей обнаженной плоти, и, самое главное, пульсирующий жар моей бедной маленькой киски, которая уже стала темно-розовой.

Дейн поднимает хлыст и легким движением запястья опускает его прямо на мой клитор.

ШЛЕП!

Я вскрикиваю сквозь кляп, когда мои ноги дергаются, толчок проходит по всему телу до кончиков пальцев ног.

ШЛЕП!

ШЛЕП!

ШЛЕП!

Он проделывает это еще три раза, и каждый раз я издаю приглушенный крик, когда изголовье кровати ударяется о стену и все мое тело сотрясается. Удар электрический, по моему телу проходит ток, оставляя после себя интенсивный пульсирующий жар. Жар распространяется от моей красной, набухшей киски вверх по животу и грудям.

ШЛЕПОК!

ШЛЕПОК!

ШЛЕПОК!

Каждый удар немного сильнее предыдущего, постепенно увеличивая отдачу от едва терпимой до такой, что может вышибить меня из моего собственного тела.

— Ахмсрррри! Ахмсрррри! Ахмсрррри! — я кричу в приглушенном бреду.

ШЛЕП!

Он заканчивает последним ударом, который вырывает из меня долгий, пронзительный крик, задушенный кляпом.

Дейн опускает хлыст, его глаза темнеют от удовлетворения.

— Теперь ты сожалеешь.

Он расстегивает брюки одним ловким движением большого пальца. Его штаны спадают, демонстрируя эрекцию, с помощью которой можно было бы пробурить до центра земли. Его член сейчас совсем не бледный, он налит темной, сумрачной кровью, тяжелый, как дубинка.

Если когда-либо и было доказательство того, что у Дейна действительно крыша поехала, так это его сильное возбуждение при виде моей боли.

Но если так, то я, должно быть, так же облажалась, потому что, когда он слегка проводит пальцами от основания моей щели вверх по половым губкам, с них стекает тонкая прозрачная жидкость.

— Я знал, что ты предназначена для меня, — говорит он, поднося пальцы к губам.

Я сияю, как будто он сделал мне комплимент, который я всегда хотела услышать, потому что он, черт возьми, действительно сделал.

Моя киска в огне. Она пульсирует с каждым ударом моего сердца, пухлая, набухшая и изысканно чувствительная. Его дыхание шепчет на моей сырой красной плоти. Пронзительный блеск в моем маленьком возбужденном клиторе.