Дейн устраивается на кровати, стоя на коленях, обхватывая руками мои лодыжки. От его тела у меня перехватывает дыхание, его мышцы вздулись и блестят от напряжения, вены сбегают по предплечьям и тыльной стороне этих прекрасных кистей.

Его член направлен прямо вперед и выглядит так, словно не поместился бы внутри слона, не говоря уже о моем маленьком теле.

Но он хватает меня за лодыжки и вонзает его прямо внутрь.

Теперь я кричу сквозь кляп совершенно по-новому — так, как будто кого-то опустошают изнутри. Его член перестраивает мои органы, отодвигая все в сторону, чтобы освободить место. Он проникает вглубь, задевая место, к которому никто никогда не прикасался, которого никогда не существовало до этого момента.

Он прокладывает новый путь, пока его бедра не соприкасаются с моим телом, и передняя часть моего живота выпячивается, как при рождении инопланетянина.

При обычных обстоятельствах это уже было бы невыносимо. С моими раздвинутыми ногами и практически закрытой набухшей киской звуки, которые я издаю, были бы слышны по всему Гримстоуну, если бы не кляп.

Дейн смотрит мне в лицо сверху вниз, брови черные, как у дьявола, глаза полны злого оранжевого света. Он трахает меня и трахает снова, мои ноги отведены назад, нет возможности защититься, нет возможности сопротивляться. Этот огромный член распирает меня до тех пор, пока я не перестаю понимать, где я, кто я, чего я когда-либо хотела — все, что я знаю, это то, что я полностью в его власти, и каждый удар по спинке кровати — это звон колокола, знаменующий конец всего, что я знала раньше.

Мои глаза закатываются, и то, что было невообразимой болью и интенсивностью, медленно начинает превращаться во что-то другое — во что-то, что нарастает подобно урагану, начинающемуся в какой-то крошечной внутренней точке, а затем вырывающемуся наружу, набирая силу и скорость.

То, что было болью, становится жаром, а то, что было жаром, становится удовольствием, но диким, темным, электрическим удовольствием, которое растет и растет, не прерываясь.

Каждый толчок его члена, каждый удар о спинку кровати разжигает ярость, пока, кажется, она не взорвется или не разорвет меня на части.

Я прикусываю кляп, спина выгнута, кулаки сжаты, запястья дрожат в наручниках. Я даже ног больше не чувствую, но это не имеет значения, потому что я ощущаю каждое движение члена Дейна так, словно он проходит сквозь меня до подбородка. Все мое тело сотрясается, кровать ударяется о стену, в то время как шторм нарастает и бушует.

Затем, сделав последний выпад, Дейн полностью загоняет себя обратно в вырытый им карман, его руки вывернуты наружу, каждый мускул на его теле напряжен, как будто его ударило током, голова запрокинута назад в реве.

И я кричу, взрываюсь, каждая частичка меня сжимается вокруг каждой его частички.

Глава 22

Реми

Я нахожу на полу рубашку отца, и Дейн одалживает мне пару своих брюк, хотя я так и не вернула остальные.

Дейн натягивает мне на плечи мягкую клетчатую рубашку, застегивая пуговицы за меня. Он делает это осторожно и нежно, как будто я инвалид, и это настолько контрастирует с тем, как он вел себя десять минут назад, что я бы рассмеялась, если бы могла делать что угодно, кроме как покачиваться на ногах.

Он нежно целует меня в губы, затем заглядывает мне в глаза, словно проверяя, нет ли сотрясения мозга.

— Ты в порядке?

Я целую его в ответ, глубоко и совсем не нежно.

— Я намного лучше, чем в порядке.

— Слава богу, — говорит он с облегчением. — Господи, Реми, я не знаю, что на меня нашло, рядом с тобой я как гребаное животное. Я не хочу, чтобы ты думала, что я был таким с Лайлой, потому что это не так. Я никогда раньше не доходил до такой крайности.

Самым странным образом, мне это нравится. Я не хочу, чтобы Дейн был таким ни с кем, кроме меня.

— Я не думаю, что кто-то делал это раньше, — смеюсь я. — Или, по крайней мере, они кончили не так сильно, как я.

— Если и кончили, то они мертвы, чтобы сказать нам, — Дейн хватает полотенце из ванной, чтобы вытереть шею и грудь. — Я едва выжил.

— Тебе стоит попробовать быть на принимающей стороне.

— Это то, что тебе нравится? — Дейн бросает на меня озорной взгляд, когда бросает мне свежее полотенце.

Я смеюсь.

— Раньше такого не было, но теперь я чувствую, что ты вроде как заслуживаешь этого.

Он пожимает плечами.

— Я попробую все, что угодно, если это будет касаться тебя обнаженной.

Мое лицо снова заливается краской, и я, кажется, не могу найти ответа.

— Что не так? Это было слишком?

— Нет. Я качаю головой. Это просто...

— Что?

— Иногда у меня в голове не укладывается, что я тебе нравлюсь.

Дейн хмурится, прижимая полотенце к груди.

— Реми, ты действительно не считаешь себя красивой?

— Красивая! — я фыркаю. — Симпатичная, конечно. Но также, гребаная неряха, нищебродка и отличница. В то время как ты какой-нибудь великолепный врач, которому, вероятно, даже не нужно работать, потому что, похоже, твои родители были чертовски лучше моих в финансовом планировании.

— Существует более одного вида интеллекта, — говорит Дейн. — Посмотри, как я пытаюсь соорудить предмет мебели или даже собрать его из ИКЕА, и мы посмотрим, кто будет выглядеть гребаным идиотом. Денежное дерьмо — кого это волнует. Это удача розыгрыша. А что касается того, что ты «симпатичная»… — он пересекает комнату и заключает меня в объятия, притягивая к своей обнаженной груди. — Я не мог отвести от тебя глаз с тех пор, как ты вышла из своей машины.

Он целует меня, пока мое тело не становится теплым и тяжелым, и я не обмякаю в его объятиях.

— Это не поцелуй кого-то «симпатичного», — говорит Дейн. — Это поцелуй чертовски потрясающей женщины, которая производит на меня впечатление, которая заставляет меня смеяться, у которой в мизинце больше твердости, чем большинство людей покажут за всю свою чертову жизнь.

Я вся краснею и горю, и я не хочу, чтобы он останавливался.

Но Дейн не довольствуется одними комплиментами.

— Кто говорит тебе эту ложь? — спрашивает он, глядя мне в глаза. — Это ты или кто-то другой?

— Я не знаю, — я опускаю взгляд. — У меня всегда было такое чувство, что я не совсем права или мне просто не место. Все стало еще хуже, когда я потеряла родителей. Я не была готова быть сама по себе. И я определенно не была готова нести ответственность за кого-то другого.

— Но у тебя все равно получилось. И именно поэтому я восхищаюсь тобой.

У меня горит в груди.

— Действительно?

— Да. Когда моя жизнь полетела в тартарары, я развалился на части. Я почти год не выходил из этого дома. Если бы Атлас не приносил мне еду и не заставлял меня есть, я, вероятно, умер бы с голоду. Я не смог бы позаботиться о каком-нибудь младшем брате. Определенно не смог бы удержаться на работе