— Это не так! Джуд невероятен, когда узнаешь его поближе — он колючий, но он самый умный человек, которого я когда-либо встречала, и он забавный и милый по своей сути. Ты увидишь.
Что я на самом деле вижу, так это любовь на лице Реми — ту безумную, всепоглощающую любовь, которая формирует все, что она видит, и все, что она делает.
Именно эта способность любить заставила меня так сильно захотеть ее. Я видел, как это горело на ее лице. И я подумал, что никто никогда не любил меня так. Так, как они любили бы меня, несмотря ни на что.
Я хотел этого.
Я жаждал Реми.
И вот она здесь, у меня под рукой.
Смотрит на меня не совсем с любовью, но с яркостью, которая затмевает любое солнце, которое я когда-либо видел.
— Что? — она улыбается.
— Мне нравится, как сильно ты его любишь.
Она лучезарно улыбается мне.
— Ты всегда знаешь, что сказать, чтобы мне стало так хорошо. Некоторые люди говорят гадости о Джуде, и это меня действительно расстраивает. Я знаю, у него есть свои недостатки, но он мне как ребенок, как брат. Гидеон никогда этого по-настоящему не понимал.
— Какой он, этот Гидеон?
— О, ты не захочешь об этом слышать, — она опускает голову. — Я и так слишком много говорила о своем бывшем.
— Я же говорил тебе, я невыносимо любопытен. На самом деле, вплоть до безумного.
По крайней мере, когда дело касается Реми — я хочу знать о ней все.
Она делает глубокий вдох.
— Ну, я думаю, Гидеон — это определение хорошего на бумаге: красивый, отличная работа, помнит годовщины, мил со своей мамой...
— Чем он зарабатывает на жизнь?
— Коммерческая недвижимость, и он действительно хорош в этом. Но это было частью проблемы. Я никогда не зарабатывала и вполовину столько денег, сколько он, и во всем, что связано с Джудом — Гидеон всегда говорил, что я должна найти работу получше. Я думаю, что ему не нравилось, что большинство людей, с которыми я работаю — мужчины. Или что моя обычная униформа — джинсовые шорты, — она невесело смеется. — Ему действительно не нравилось, как я одеваюсь. И я понимаю, я выгляжу как самый молодой наркоторговец в скейт-парке…
— То, как ты одеваешься, сексуально.
Реми приподнимает бровь.
— Так и есть, — настаиваю я. — То, как ты одеваешься — это ты, и ты чертовски сексуальна.
Не имеет значения, что неделю назад я ненавидел ее одежду.
Именно столько времени мне потребовалось, чтобы вдоволь насмотреться на сильное и умелое тело Реми, на ее бронзовую кожу и маленькие упругие сиськи, на ее андрогинность и женственность — мощное сочетание в ее рваной мальчишеской одежде.
У Гидеона ужасный вкус.
Держу пари, девушки, с которыми он изменял, безвкусны, как Чудо-хлеб.
Реми краснеет, как закат, что делает ее самой красивой из всех, кого я видел.
Через мгновение она признается виноватым голоском:
— Я спросила Эмму о Лайле. Она показала мне фотографию.
Мое сердце холодеет, и мне приходится бороться с желанием отдернуть руку.
Даже одного звука ее имени достаточно, чтобы меня скрутило.
— Прости... — бормочет Реми, наблюдая за моим лицом.
Я заставляю себя заговорить.
— Что сказала Эмма?
— Немного, — теперь Реми не может встретиться со мной взглядом. — Она показала мне фотографию, на которой Лайла была тыквенной принцессой. Она была такой невероятно красивой...
Я слышу тоскливое сожаление в ее голосе и вижу это выражение беспомощной печали, взгляд любой девушки, которой когда-либо приходилось стоять рядом с Лайлой.
— Не могу обвинить тебя в том, что у тебя есть типаж, — говорит Реми, опустив голову.
— Ты не такая, как... Лайла, — я заставляю себя произнести ее имя вслух. — Но это хорошо.
Была только одна Лайла.
И есть только одна Реми. Вот что прекрасно и трагично в людях — к лучшему это или к худшему, ни одного из них нельзя заменить.
