— Если Айрис обеспокоена, она может поговорить со мной сама. Ей не нужно посылать за мной своего сторожевого пса.
— Ее это не волнует, но меня это волнует.
— Если это то, что влечет за собой дружба, я понимаю, почему мне лучше без нее. — Его губы сжимаются в тонкую линию.
— Не разбивай ей сердце. — Из меня вырывается тихий смешок.
— Это должно волновать тебя меньше всего.
— Конечно, я волнуюсь. Ты бессердечный ублюдок, который не знает, как заботиться о ком-то еще.
— Я помог вырастить тебя, и ты оказался достаточно приличным. — Его челюсть сжимается.
— Мы — твоя кровь. Ты вынужден любить нас, хочешь ты этого или нет.
— Кровь ни хрена для меня не значит. Ты лучше всех должен это знать. — Забота о моих братьях не имела ничего общего с нашей общей ДНК. Перед смертью я пообещал маме, что буду рядом с ними, и выполнил свою часть нашей сделки, невзирая на личные последствия.
Он со вздохом отводит взгляд.
— Просто позаботься о ней.
Мое сердце сильнее колотится в груди, когда я пересматриваю весь этот разговор. Холодок пробегает у меня по спине.
— Ты в нее влюблен? — Вопрос выходит гораздо более взволнованным, чем мне бы хотелось.
Его глаза сияют, когда он смеется.
— Нет.
— По какой-то причине мне трудно в это поверить. — Судя по тому, как он говорит о ней, было бы глупо думать, что они были исключительно платоническими.
— Мы поцеловались однажды.
Кровь приливает к моим ушам, и я чувствую, как краснеют кончики.
— Ты что? — Смертельность в моем голосе заставляет Кэла посмотреть мне в глаза.
— Это была ошибка.
— Черт возьми, так и должно быть.
Стеклянный стакан под моей рукой дрожит от того, как сильно я сжимаю. Уголки его губ изгибаются.
— Я знал, что ты ревнуешь.
— Как будто я могу ревновать кого-то вроде тебя. — Он подмигивает.
— То, как ты выглядишь, будто хочешь меня убить, говорит об обратном.
— Пытки — мой любимый метод мести, чтобы ты знал. — Он расплывается в широкой улыбке.
— Если тебе от этого станет легче, поцелуй был ужасен.
И как, черт возьми, это должно заставить меня чувствовать себя лучше? Я не могу выкинуть из головы образ их поцелуя, как бы сильно я ни старался стереть из памяти последние пять минут этого разговора.
Почему это беспокоит тебя в первую очередь? Потому что она сказала мне, что они просто друзья.
Правильно. Ты продолжаешь говорить себе это.
— Ты действительно продаешь мне идею жениться на ней, — отвечаю я сухим голосом, несмотря на пылающий во мне гнев. Его грудь сотрясается от тихого смеха.
— Она тут ни при чем. Я был пьян, а она одинока. В результате получилось, мягко говоря, неловко.
— Она была одинока?
— Ее дружба со мной должна была стать твоей первой подсказкой.
— Я не знал, что она так себя чувствует.
— Что? Ты ожидал, что она заговорит с тобой об этом? В отличие от остальной части человеческого населения, тебе нравится быть одному.
Я прикусываю язык, чтобы не сказать слишком много. Привыкание к чему-то не означает, что мне это нравится. Я просто научился предпочитать его альтернативному варианту, который включает в себя под пускание людей слишком близко. Какой смысл, если они все равно всегда уходят?
Я делаю глоток своего напитка, чтобы смыть горький привкус слабости со рта.
— Поцелуй ее еще раз, и я с удовольствием оторву твой язык от горла. — Он поднимает руки.
— Единственная причина, по которой я рассказал тебе о нашем поцелуе, — это чтобы ты перестал думать, что я хочу навредить ей. В таком виде она меня не интересует.
