Не устают с утра перекликаться.
На севере – склонились ветви ив,
И персиков плоды налиты соком,
Попрыгав, крылья пестрые раскрыв,
Исчезли журавли в пути высоком
Сейчас – цветенья дивная пора,
Весь мир насыщен тонким ароматом,
И травы ярче лучшего ковра
Разнообразием цветов богатым.
Ручьи в ущельях весело журчат
И вниз со скал кидаются бросками,
И контур белых облаков курчав
Над черными могучими хребтами.
Поистине прекрасен этот вид!
Взгляни – и вмиг исчезнут все тревоги…
Что ж путник ни один не оживит
Петляющей ущельями дороги? [176]
Сидя на коне, Сюань-цзан увидел впереди под душистой акацией
соломенную хижину. По одну сторону хижины разгуливали олени, держа в зубах цветы. По другую сторону – горные обезьяны несли
куда-то фрукты. На верхушках деревьев пестрокрылые фениксы
распевали песни. Священные журавли и золотистые птицы собирались
стаями.
– А вот и сам отшельник У-чао, – сказал Чжу Ба-цзе, указывая
вперед.
Сюань-цзан подстегнул коня и подъехал к дереву. Между тем, заметив приближающихся путников, отшельник поспешил спрыгнуть
с дерева. Сюань-цзан сошел с коня и почтительно склонился перед
ним. Поддерживая Сюань-цзана под руку и помогая ему подняться, отшельник промолвил:
– Прошу вас, святой монах, встаньте. Простите, что не встретил
вас раньше.
– Примите, почтенный отец, также и мои поклоны, – сказал тут
Чжу Ба-цзе.
– О, да это Чжу Ган-ле, с горы Фулиншань! – изумленно
воскликнул отшельник. – Как же ты очутился вместе со святым
монахом?
– В позапрошлом году, – отвечал Чжу Ба-цзе, – бодисатва
Гуаньинь повелела мне встать на путь добродетели, и вот согласно ее
воле я стал учеником этого святого отца и следую за ним.
– Отлично! Замечательно! – воскликнул отшельник. – А это кто
такой? – спросил он, указывая на Сунь У-куна.
– Что же это такое, святой отец, его ты узнал, а меня признавать
