— Почему? — робко спросила я, почувствовав внезапный интерес к затронутой теме.
— Говорит, скучно. — Юля пожала плечами, растушевывая кисточкой по скулам очередное средство. — Ему больше нравится снимать интересные типажи.
— Интересных девушек? — уточнила я, ощущая себя как часть ассортимента для привередливого фотографа.
— Почему сразу девушек? И мужчин, и детей, и людей в возрасте. И далеко не всегда красивых, кстати, — прокомментировала женщина, однако тут же поспешно добавила: — Но ты красивая! А то, что не модельной красотой, так это Ника, видать, и привлекло.
Я замялась. Красота — понятие условное. И хотя отражение в зеркале меня всегда устраивало, сличать его с классическими чертами и линиями не возникало желания. Не было там ни античных пухлых губ, ни бледности Ренессанса, ни роскошных форм барочных модниц. Но, с другой стороны, в современном мире каноны красоты меняются настолько часто, что любая девушка способна хоть однажды попасть в нишу пропагандируемых стандартов. В тренде постоянно оказываются то пышная грудь, то чрезмерная худоба, то бронзовый загар, то милые веснушки… Наверное, где-то среди этого разнообразия затерялся и мой портрет. Нравится же он тем посетителям музея, которые останавливаются возле моей фотографии. Есть ли тогда принципиальная разница между мной и музами известных художников? Вдруг я для Ника так же особенна, как Симонетта для Боттичелли или Форнарина для Рафаэля?
От подобных амбициозных мыслей я смутилась и почувствовала, как румянец опять наползает на щеки. Хорошо, что под тональным кремом его не должно быть заметно.
— Смотри вверх сейчас, — велела Юля, указала пальчиком в потолок и подалась всем телом ко мне. — Ну да, черты лица мелкие, узкие губы. Глаза вот больше, чем в среднем. Из-за этого, кстати, учти, если будешь сама макияж делать, что стрелку на верхнем веке не надо уводить далеко… Ага, теперь держи. Это кайал, им надо прокрасить кромку вдоль ресниц. Справишься?
Я кивнула, с опаской принимая из ее рук зеркальце и золотисто-коричневый карандаш.
— Эльфик такой, — продолжила рассуждать Юля, махнув кисточкой в мою сторону, словно дирижерской палочкой. — Феечка Динь-Динь. А Ник, он как этот мальчишка, ну…
— Питер Пэн, — хихикнула я, усердно прорисовывая указанную линию.
— Да, летает и не парится, — засмеялась женщина, тряхнув своей роскошной копной.
— Мне всегда казалось, что я больше похожа на Венди.
— Ты? — удивилась Юля. — Ой, ну нет!
Странный разговор позволил примерить на себя новую, непривычную роль. Женщина, которую я мысленно записала в сказочные создания, внезапно и меня поставила в один ряд с ними же. И наколдовывала прямо сейчас что-то волшебное на моем лице, воркуя про хайлатеры и консилеры, бронзеры и праймеры, шиммеры и люминайзеры… Ее слова казались мне диковинной песней на неведомом языке, приятной на слух, но недоступной для понимания. И все, что оставалось, — кивать в такт причудливым названиям, снизошедшим на меня откуда-то из другого мира, где косметика стоит дороже всех сокровищ дракона, а красавицы не устают вертеться перед зачарованными зеркалами.
— Так, с этим закончили. Дай-ка я длину ресничек примерю…
Юля наклонилась ко мне с зажатой пинцетом маленькой искусственной ресницей. Я невольно дернулась и захлопала глазами, с трудом представляя себя в роли манекена, к которому прикрепляют дополнительные детали.
— Ого, коротковаты! Тебе надо двенашку. Хотя логично, к большим глазам природа приложила длинные ресницы.
Словно в танце, она повернулась вокруг своей оси и открыла очередную коробочку.
— Ну как, готово?! — Ворвавшийся на кухню великовозрастный Питер Пэн резко подлетел ко мне, приблизив лицо настолько, что едва не коснулся своим носом моего. Я отшатнулась и чуть не свалилась со стула.
— Почти. — Юля невозмутимо пихнула мужчину в бок, чтобы тот подвинулся, и снова потянулась ко мне с пинцетом. — Реснички остались и по мелочи.
— Ладно-ладно, понял… — Никита сделал шаг назад и, положив руки на чуть согнутые колени, замер в нетерпеливом ожидании: ни дать ни взять рыболов с картины Перова, готовый в любой момент схватить удочку, чтобы подсечь добычу. — Хотя реснички, по-моему, необязательно. Видишь, тут и так… хватает всего, в общем.
— Да уж вижу, — отозвалась женщина, бросив на Никиту веселый взгляд.
Закрутив и накрасив мои собственные ресницы, Юля осторожно приклеила поверх них черную ленточку искусственных, призванную, видимо, усилить выразительность взгляда. Потом что-то подправила подводкой, пару раз мазнула пушистой кистью по щекам и, нанеся блеск на губы, отступила в финальном па. Ник, к концу процесса едва ли не подпрыгивающий от нетерпения, тут же сдернул меня со стула и поволок в комнату, где до этого постоянно исчезал, готовясь к съемке.
Я беспомощно оглянулась на женщину, опасаясь, что у меня не будет возможности поблагодарить ее и попрощаться. Но та невозмутимо шествовала за нами, по пути закидывая в себя виноградины из неведомо откуда взявшейся миски с фруктами, любовно прижатой к груди.
В комнате, переоборудованной под фотостудию, меня ждал сюрприз в виде огромного зеркала в старинной раме, декорированной изысканными рокайлями. Потертости на резьбе, сколы и трещины, которые хозяин явно не торопился скрывать, выдавали вещь с историей, странно смотрящуюся в ультрасовременном пространстве квартиры, наполненном различными стойками, отражателями и лампами футуристических форм. Не удержавшись, посмотрела на свое отражение и застыла, пораженная увиденным. Из зеркала на меня глянула в ответ я… и не я. Знакомые черты, уже давно воспринимаемые как данность, не заслуживающая внимания, вдруг заиграли новыми красками. Они очаровывали тонкостью линий и какой-то необъяснимой загадкой, спрятанной то ли в уголках губ, еще не решивших, стоит ли им дрогнуть в улыбке, то ли на дне глаз, мягко мерцавших в свете люстры-прожектора. Я восхищенно выдохнула и бросила на вошедшую следом Юлю благодарный взгляд. Та кивнула, принимая молчаливую похвалу, и смачно надкусила большое красное яблоко, извлеченное из-под обглоданной виноградной веточки.
— О да-а-а, — протянул Ник, довольно осматривая меня в отражении. — Скажи?
— Говорю, — прочавкала Юля, очевидно наслаждаясь всеобщим восторгом.
Больше ничего не добавив к этому обмену мнениями, Ник развернул меня к окну, чуть придерживая за плечи, и подтолкнул к широченному листу плотной бумаги, спускающемуся со стены на пол. Рядом лежала легкая белая ткань — видимо, отобранная из той груды материалов, с которыми он недавно носился по всей квартире.
— И вот этот концепт ты два часа готовил? — фыркнула визажист и вновь демонстративно хрустнула фруктом, выражая свое отношение к трудам фотографа.
— Ой, много ты понимаешь, — буркнул Никита, сдвигая штатив с фотоаппаратом на два миллиметра вправо и кивая самому себе. — Все, можно раздеваться!
— Как? Опять? — вырвалось у меня против воли.
— Снова, — хохотнул мужчина, азартно настраивая аппаратуру. — У меня тут тепло, в этот раз точно не замерзнешь, не боись.
Поймав на себе любопытный взгляд Юли, я украдкой вздохнула и, отвернувшись, смиренно расстегнула длинный ряд пуговиц на кофте. Складывая вещи на тумбочку у стены, подумала, что начинаю к этому привыкать. Нет нервозности первого опыта и страха остаться наедине с посторонним мужчиной. Тем более что сейчас на мне осталось белье — тот же черный кружевной комплект, который я покупала специально для фотосессии, перед знакомством с Никитой.
— Так, это лишнее, — объявил мужчина, зацепив пальцем лямку бюстгальтера и ловко спустив ее с плеча, пока я не успела опомниться.
Кожа моментально покрылась колючими мурашками, пробежавшими от места прикосновения до кончиков ногтей. Странно, ведь в комнате и правда было тепло. Даже немного жарко.
— Руки убрал! — быстро сориентировалась в ситуации Юля, отставив в сторону фруктовую миску и шлепнув фотографа по запястью. — Лифчик чем помешал?
— Тц! А как я, по-твоему, спину снимать буду? — возмутился Никита, не прекращая попыток лишить меня ненужных, по его мнению, деталей одежды, несмотря на возникшее сопротивление. — Женщина с обнаженной спиной — это ж классика!
— Я не могу с обнаженной, — испуганным шепотом призналась я Юле, схватив ее за рукав платья в поисках защиты. — Меня же Леша узнает.
— Не узнает, — отмахнулся Ник от моих переживаний. — Там будут только фрагменты частей тела. Губы, руки, глаза и все такое. По отдельности. И спина, да. Без спины никак! Так что снимаем белье и драпируемся, давай.
Как это снимаем? У меня же Леша! Мы с ним семь лет вместе, и, конечно, он узнает меня в любом виде: с макияжем и без, в одежде и обнаженной, в полный рост и обещанным крупным планом. И что он скажет, когда обнаружит, кто именно запечатлен на фотографиях, предназначенных для проблемного проекта? Мысли сбились, запутавшись в целом клубке из здоровых опасений и толики куража, завязанном на абсурдном желании быть разоблаченной собственным мужем.
— Без тебя справимся, классик. — Не дожидаясь моей реакции, Юля подхватила с пола полупрозрачный шелк и, развернув его тонкой занавесью, грозно шикнула в сторону Ника: — Отворачивайся уже! Вон, съешь персик пока, там один остался. А то слюной сейчас захлебнешься.
— Ничего я не… Так, не понял. Ты что, весь мой реквизит сожрала?!
— А? — Беременная нимфа обернулась и даже не вздрогнула, когда возмущенный мужчина обличительно покачал в воздухе огрызком яблока. — Нельзя было?
— Да ты издеваешься! Я четыре ящика перерыл, чтобы найти идеальное яблоко для Дины. Для сегодняшней съемки — понимаешь, нет? А ты его просто слопала!
— Радуйся, на его месте мог быть ты.
Ник в расстроенных чувствах бросил обглоданный фрукт обратно в пиалу и тихо чертыхнулся. Неужели он все это время не замечал зверского аппетита своей помощницы, методично уничтожавшей все запасы в доме? Похоже, за работой фотограф вообще мало на что обращает внимание.
— Я в магазин. Дин, тебе что-нибудь надо?
— Печенек купи, курабье, — сделала заказ Юля, когда я покачала головой. — Но смотри, чтоб с абрикосовым джемом!
Ответом ей послужили только стремительные шаги, хлопнувшая входная дверь и тишина. Юля опустила вуаль, за которой прятала меня от мужских глаз, и задумчиво прижала ткань к своему животу.
— Хотя нет, овсяного захотелось. Ладно, второй раз сходит.
