— Увидимся, — кивнул Ник, надевая темные очки.
Уже в дверях кафетерия я обернулась и заметила, как фотограф схватил двумя пальцами надкушенное пирожное в виде яблочка и, подкинув его в воздух, широко открыл рот. Однако десерт отказался попадать в цель и шмякнулся прямо на нос незадачливому шутнику, перемазав его в розовом креме. Эта детская выходка так не вязалась с обликом светского щеголя, что в холл музея я выходила с улыбкой, на время выкинув из головы все свои проблемы.
Уклад привычный валится из рук,
Рутина ускользает из-под пальцев.
Так хочется ускорить сердца стук
И закружиться в безрассудном танце!
Как мотылек, застывший в янтаре,
Мечтаю наконец расправить крылья,
Икаром в небо взмыть, сгореть в огне
И раствориться в море серой пылью.
Нет, мне не жаль безликих серых лет,
Их променяю на одно мгновенье,
Одну улыбку и один ответ,
На мимолетное прикосновенье.
Душа саднит, и нервы рвутся сами
В борьбе титанов с новыми богами.
Я закрыла тяжелый каталог и потерла переносицу. Новый квест для самых маленьких посетителей музея постепенно вырисовывался, нужно только добавить несколько интерактивных моментов, чтобы малыши не заскучали, слушая об искусстве Средневековья. Мальчикам, конечно, придутся по душе рыцарские испытания, а девочки захотят примерить на себя роль Прекрасной Дамы. Останется только связать воедино намеченные приключения по заколдованному замку — и можно будет смело предстать перед методсоветом для утверждения материала.
Потянулась, распрямляя спину и тихонько ойкнула: многочасовое сидение на жестком стуле не прошло даром, откликнувшись тянущей болью в шее. Мысленно пообещав себе провести следующий методический день дома, чтобы как следует отдохнуть и выспаться, а в июне вообще взять отпуск, я осторожно откинулась на спинку стула, обводя взглядом помещение читального зала. Или, скорее, закуток — с каждым годом стеллажи с новыми книгами все теснее прижимались к рабочим местам, в конце концов оставив место лишь для одного стола, за которым вряд ли поместятся заявленные пятнадцать посетителей, вздумай каждый из них открыть альбом по искусству. Это было камерное пространство, скрытое от посторонних глаз, куда могли попасть лишь сотрудники музея и исследователи, посвятившие себя искусству. И, как бы ни приходилось тесниться, в такого рода избранности была своя, особая прелесть. Пусть здесь нет роскоши библиотеки музея Прадо, нашедшей себе дом в бывшем бальном зале, оформленном Лукой Джордано. Нет простора Национального института истории искусства в Париже, в состав которого влились фонды нескольких музеев, включая наследие Лувра. Нет даже секретных шкафов, стыдливо прикрытых тряпочками, как на втором ярусе библиотеки при музее Виктории и Альберта. Зато тут есть уютная, обволакивающая тишина, дарящая ощущение умиротворения, и редкие посетители, занятые своими делами.
Один из них — пожилой мужчина профессорского вида — сейчас рассматривал под лупой книгу в скромном переплете из темно-коричневой кожи, заботливо уложенную на специальную подушку. Рукой, облаченной в белую хлопковую перчатку, он перевернул страницу и вновь погрузился в изучение рукописных помет на полях редкого издания. Кто знает, к чему приведет расшифровка этих записей? Вдруг вскоре нас ждет целый проект, посвященный анализу и атрибуции неприметных комментариев и рисунков? Все же в мире науки открытия почти всегда происходят неожиданно и почти никогда не обходятся без долгой, кропотливой работы.
Справа, будто прочитав мои мысли, тяжело вздохнула девушка с розовыми прядками у лица, выписывая что-то из каталога-резоне с работами Поля Сезанна. Наверняка студентка художественного вуза — я постоянно застаю ее за зарисовками в разных залах. Когда-то и я впервые попала в научную библиотеку во время учебы и была так ей очарована, что возвращалась сюда снова и снова. Сначала за монографиями, рекомендованными профессорами. Затем за профильной периодикой, позволявшей погрузиться в исследования. А уж во время музейной практики стеллажи с альбомами по искусству и вовсе стали незаменимыми помощниками в подборке экспонатов для будущих выставок. И хотя штат архива маленький, не все документы описаны и готовы к выдаче читателям, а уж если какой-то экземпляр спрятан в кабинете хранителя для личной работы, его оттуда даже зубами не выгрызть, — несмотря на все это, я вряд ли когда-нибудь променяю шершавые страницы книг на обилие электронных подписок и цифровых копий редких изданий. Потому что музейная библиотека — это особый мир, способный сузиться до крохотного штампа в брошюре и развернуть его бескрайним многовековым полотном, переворачивающим сознание.
Тихонько скрипнула за спиной дверь, и я невольно оглянулась, вынырнув из ностальгических размышлений. В проеме, подслеповато щурясь даже в очках с толстыми стеклами, появилась голова Руфика — большая, рыжая, с высокой залысиной на лбу и кучерявой бородой в форме лопаты. Поймав мой удивленный взгляд, Руфик расплылся в улыбке, напоминая добродушного великана, и поманил рукой, после чего многозначительно похлопал по нагрудному карману клетчатой рубашки и прикрыл дверь. А ведь точно, Варя упоминала, что ему скоро уезжать на раскопки, — наверное, хочет попрощаться и вручить традиционный сувенир, добытый в последней экспедиции.
Сдав книги музейному библиотекарю, я поспешно вышла из читального зала и чуть не врезалась в поджидающего меня археолога. Смутившись, кажется, даже больше меня, Руфик неловко отошел назад — будто гора вдруг решила сдвинуться с места, уступая дорогу.
— Это… Давно не виделись… — прокряхтел он, переминаясь с ноги на ногу. — Я тут… кхм… с подарочком, вот!
Покопавшись в кармане своей ковбойки, Руфик выудил из него что-то маленькое, золотисто-оранжевого цвета, и протянул мне на огромной раскрытой ладони. Не отрывая глаз от необычного презента, я обхватила его двумя пальчиками, показавшимися рядом с мужскими руками удивительно тонкими, и вгляделась в прозрачный камушек, похожий на затвердевший мед. Внутри него застыл во времени крохотный кокон, из которого успели показаться на свет ниточки-ножки и головка с двумя длинными усиками.
— Спасибо, — искренне произнесла я, тронутая проявленным вниманием. — Это ведь янтарь, правильно?
— Он самый! И не просто, а с инклюзом! — В голосе Руфика прорезались нотки гордости за свою находку. — Я когда эту бабочку откопал, о тебе сразу подумал. В смысле… ну, маленькая она такая, беззащитная, понимаешь? Жалко только, крылышки не успела расправить — совсем бы красота получилась!
— Мне и так нравится, спасибо большое, — вновь поблагодарила я друга, мягко сжав его ручищу в знак признательности, отчего он польщенно зарделся. — Как прошла поездка? Нашли что-нибудь интересное?
— Ох, там копать не перекопать! — Руфик мигом воодушевился, стоило заговорить о любимом деле. — Думали, просто погребение, а там могильник на сто тридцать захоронений. Три шурфа разбили! Куча монет, украшений, оружия, про костные останки вообще молчу… Эх, какой я там череп отрыл — загляденье! Мечта, а не череп! Все зубы на месте, представляешь? А кремяшки, кремяшки какие! С узорами, все как на подбор! Да, керамист там опытный нужен, это точно. Без Танюшки, знамо дело, тяжко черепки разгребать, а как подумаю о чистке да склейке — и вовсе…
Резкая, назойливая вибрация мобильного внезапно прервала страстный монолог Руфика, и я, зажав в кулаке кусочек янтаря, с извинениями полезла в сумку за телефоном. Глянув на экранчик, нервно закусила губу.
— Прости, мне мама звонит.
— Конечно-конечно! Я это… здесь пока… — с пониманием откликнулся друг, деликатно отходя поодаль, чтобы я смогла спокойно поговорить.
Оценив разделявшие нас три метра, я печально вздохнула и с опаской провела пальцем по бегунку, принимая вызов.
— ДИНКА, ЗАЧЕМ ТРУБКУ НЕ БЕРЕШЬ?! — на весь вестибюль прогремел мамин голос, оглушив меня на одно ухо и заставив покраснеть от стыда. — У ТЕБЯ ЕСТЬ ДЕНЬГИ, ШОБЫ ТАК СЕБЯ ВЕСТИ?
Неповторимый речевой колорит, которым может похвастаться только человек, выросший в Одессе и ассимилировавшийся в Казани, какой-то парой фраз перенес меня в прошлое. Домой, где Ван Гога путали с Ван Даммом, а любой диалог превращался в иллюстрацию к бородатым анекдотам.
— Мам, я на работе, — прошептала в ответ, послав Руфику извиняющую улыбку, — тут нельзя шуметь, ты же знаешь…
— Да уж знаю, шо мать для тебя шибко громкая.
— Ну что ты такое говоришь… — пролепетала я, как обычно теряясь перед родительским напором.
— А ты послушай! Зачем не спрашиваешь, как я поживаю?
— Как ты поживаешь, мама?
— Ой, даже не спрашивай! — Из трубки послышался наигранный вздох. — Не хочу тебя расстраивать, но у меня все хорошо.
