— Мама!
— Шо мама, шо мама? Нежто вспомнила! А сама таки не звонишь, где уж мне за дочку узнать?
— У меня тоже все хорошо. — Я замялась, не представляя, что добавить к уже сказанному. — Новое занятие вот готовлю для младших школьников, про Средние века. План уже сделала, хочу только побольше игровых моментов придумать. Мальчиков, наверное, стоит в конце квеста в рыцари посвятить, а девочек…
— Не морочь мне то место, где спина заканчивает свое благородное название, — пресекла мама незапланированный отчет и рубанула с плеча: — Шо хахаль твой, замуж не позвал еще? А я таки давно имею тебе сказать, что заносчивый он, как гаишник с престижного перекрестка, даже с матерью твоей не познакомился!
— Мам, не надо так про Лешу, — попросила я как можно тише, прикрывая ладонью динамики телефона и косясь на Руфика, старательно делающего вид, что вокруг царит полное безмолвие. — Он очень много работает, строит карьеру. Даже отдохнуть толком не может: неделю болеет, а его все по рабочим вопросам дергают, не дают восстановиться…
Я замолчала, вновь почувствовав острый укол вины. Причиной болезни, подкосившей Лешу еще в пятницу, наверняка стала форточка, которую я неосторожно открыла ночью, чтобы избавиться от едкого запаха лилий. Он всегда легко простужался, а в этот раз и вовсе свалился с температурой, обложившись охапками носовых платков, отчего моя встревоженная совесть уже изгрызла все нервы.
— Нету! Если мужик хочет жениться — он женится, и точка! — отрезала мама и следующей фразой выдала истинную причину своего внезапного звонка: — Вон Ясминка, с которой вы все картинки смотреть бегали, замуж понемножку выходит. А ты у меня все неприкаянная!
Закусив губу, я вновь украдкой огляделась по сторонам. По счастью, о важном событии в жизни Ясмины и моей незавидной судьбе узнали лишь двое: Руфик и покинувшая читальный зал студентка-художница. И хотя оба деликатно притворились глухими, я все равно почувствовала себя не в своей тарелке.
— Ну шо молчишь? Я сильно умею сказать, но не хочу, — проворчала мама и тут же, вопреки заявленному, продолжила: — Уж и наказание мне Бог послал заместо дочки! И учиться ей у матери под боком не захотелось. И после учебы не вернулась, к матери носа не кажет. Ты с этим своим Лешей считай уж три года родителей не навещала, забыла, как родной город выглядит. Конечно, у вас там музеев хватает, не то шо у нас!
— Мама! — возмутилась я, задетая за живое. — Это неправда! Я знаю, что Третьяковка ведет переговоры с нашим ГМИИ о специальной выставке…
— Ишь, как взбеленилась! Ты мне своими музеями мозги-то не делай! Все б ей за шадевры, а лучше б за себя думала! — услышала я старую пластинку, раздражающую слух обилием восклицаний и диким смешением сразу нескольких говоров, от которых я когда-то с таким трудом очистила свою речь. — Ты хоть там не голышом ходишь? Шальку-то, шальку мою, шо я в том году послала, не забывай повязывать! А то солнышко чуть посветит, а молодежь уж вырезом до пупа сверкает!
— Мам, ты же знаешь, я всегда тепло одеваюсь, — обреченно протянула я, мечтая провалиться сквозь землю.
— Вот и правильно, тебе еще детёв рожать! Я ж за кровиночку свою переживаю, ночей не сплю, как она там одна-одинешенька … — запричитала мама, выходя на новый круг, где на кончике нервов держалась последняя капля моего самообладания.
— Не одна, а с Лешей.
— Таки лучше б одна! — прозвучал категоричный ответ, от которого та самая капля сорвалась вниз, переполняя чашу терпения.
— Леша, между прочим, скоро сделает мне предложение! — выпалила я ничуть не тише мамы, отчего Руфик поднял на меня растерянный взгляд.
Стушевавшись, я без слов указала на телефон и развела руками, не скрывая своего сожаления. Понятливо улыбнувшись, друг не стал еще больше смущать меня своим присутствием и, неловко помахав похожей на лопату ладонью, побрел к выходу, где недавно скрылась студентка в очках. Мне оставалось только попрощаться с ним молчаливым кивком и в знак признательности приложить к сердцу янтарь с застывшей в нем бабочкой.
— Ты, Динка, не расчесывай мне нервы такими заходами, — ласково проговорила мама после долгой паузы, воцарившейся после неожиданного заявления. — Шо значит, скоро сделает? Я готова буду послушать за вашу свадьбу, когда этот твой кавалерчик хотя бы ляжет в ту сторону.
— Это правда! Мы подадим заявление, как только он закончит большой проект.
— Ладно, — еще немного помолчав, произнесла она наконец, не скрывая подозрительности в голосе. — Но смотри, если он обидит мою доченьку, то я приеду и сделаю ему такой скандал, шо он забудет не только свое имя, но и…
— Правильно, мамочка, — пискнула я, не желая слушать подробности того, как суровая родительница расправится с моим будущим мужем. — Приезжай лучше ты в гости. Я тебя в Кремль свожу, и в наш музей обязательно, и в усадьбу какую-нибудь съездим.
— Если я буду за тобой по музеям бегать, то точно уж свой инфаркт догоню! — величественно припечатала мама. — Все, дочь, умаяла ты меня. Пойду покушаю, шоб поменьше нервов иметь. И ты тоже иди покушай!
На этой назидательной ноте мама попрощалась, сбросив звонок. А я не удержалась от длинного облегченного выдоха, чувствуя себя так, будто из меня выкачали все жизненные соки.
— Может, правда стоит перекусить? Как думаешь? — устало поинтересовалась я у закованной в янтарь пленницы и поднесла ее к люстре, любуясь золотистыми переливами. — Знаешь, мама, когда поест, всегда успокаивается, а мне, наоборот, от переживаний кусок в горло не лезет. Выходит, прожорливой гусеницы из меня бы не вышло, а значит, и бабочки бы не получилось, верно?
Игра света на миг размыла одну из граней, словно моя молчаливая собеседница, соглашаясь, шевельнула длинным усиком.
— Да не очень-то и хотелось, если честно, — ответила я, опуская диковинку. — Вот ты, например, старалась-старалась, деревья без устали обгладывала, окукливалась, сидела там взаперти, все ждала новой жизни, а толку? Так ведь ни разу и не взлетела…
На душе вдруг стало тоскливо, а в носу неприятно защипало. Опять аллергия разыгралась — не стоило так долго сидеть над старыми изданиями. Порывшись в сумке, достала спасительное лекарство, закапала в нос и вышла на улицу. На ходу подняла к слезящимся глазам телефон, который до сих пор сжимала в руке, и открыла галерею с фотографиями. Вот он, злосчастный дизайн-проект. Когда уже можно будет перелистнуть эту жизненную страницу, точно изображение на экране? Раз — и палец скользнул, разворачивая перед глазами стену с постерами, не дающую вздохнуть свободно, как кость в горле. Не будь ее — все переработки и споры с заказчиком ушли бы в прошлое, а дни перестали бы напоминать череду ожиданий, практически застлавшую собой то время, которое мы с Лешей проводили вдвоем. Раньше в памяти моего телефона нередко встречались наши лица: на прогулке, дома или в гостях у друзей. Теперь же здесь хранились рабочие материалы, названия книг, моменты с выставок, снова книги и…
Я замерла, напоровшись на фотографию, сделанную тут, в музее, но резко выбивающуюся из общего ряда. Розовый кончик языка, взятый крупным планом, слизывал сладкую каплю с миниатюрного яблочка. Глядя на снимок, я с трудом сглотнула ставшую вязкой слюну и резким движением протерла слезящиеся глаза. Картинка не изменилась, оставаясь такой же порочной и вместе с тем притягательной. И в соблазнительном лакомстве, и в перемазанных подтаявшим красным кремом пальцах, и в блеске отчего-то припухших губ — в одном этом кадре грехопадения было больше, чем во всем творчестве Босха. Возможно, потому, что в модели я видела не собирательный женский образ, а именно себя: свои губы, свои пальцы, свой язык, будто прильнувший к запретному плоду и изогнувшийся от полученного наслаждения. Видела — и не верила собственной распущенности, застигнутой врасплох совершенно посторонним мужчиной. Я ведь правда просто ела пирожное в музейном кафе! Так? Так. Точно помню, что не кокетничала, не пыталась смутить или обольстить… Как же вышло, что получившаяся фотография вдруг стала воплощением сладострастия? Или дело вовсе не во мне, а в том, кто эту фотографию создал?
Стоя на светофоре перед пешеходным переходом, я перевела взгляд с экрана телефона на его чехол с двумя отделениями для карточек. Из-за проездного выглядывал край визитки — белый, ничем не примечательный прямоугольник, с телефоном и адресом студии. Какие-нибудь менеджеры раздают их, наверное, сотнями, но ассоциировать нечто подобное с экспрессивным фотографом не получалось.
Он ведь мастер своего дела. И предлагал помощь. Так что мне мешает принять предложение? Конечно, выдвинутые условия по меньшей мере странные, но то наверняка было шуткой. В конце концов, существует заказчик, который в случае успеха готов заплатить большие деньги, — более чем достойная альтернатива трем сомнительным свиданиям. Да, уверена, Никита без сомнений согласится на такую замену.
Светофор настойчиво запищал, подмигивая зеленым человечком. Спохватившись, я быстро перешла дорогу, свернула за угол и в растерянности остановилась. Вдалеке, рядом с моим домом, рабочие чинили фонарь, уже давно раздражающий беспрерывным морганием по вечерам. Странно, но такая бытовая, ничем не выдающаяся зарисовка показалась неожиданно важной: вместо того чтобы ждать, не нужно ли самой наладить барахлящую жизнь? Можно долго ходить вокруг сломанного фонаря, ругаться и жаловаться, но он не заработает, пока кто-то не возьмет лестницу и не поменяет перегоревшую лампочку. От этой мысли сердце забилось чаще, уже догадываясь, какую невероятную глупость я намерена совершить.
— Мне только спросить, — предупредила я визитку, вытащив ее из чехла. — Может, он даже не ответит.
Гудок, второй, третий… Ну вот, я хотя бы попробовала и теперь…
— Да! — раздалось в трубке, когда я уже собиралась сбросить звонок. — Нет же, нога вниз, взгляд поверх моей головы. И ладонь на плечо, как до этого. Да, говорите!
— Н-никита? — выдавила я, потерявшись среди брошенных кому-то указаний. — Простите, это Дина. Наверное, я не вовремя, отвлекаю от работы…
— ДИНА! — На другом конце телефона что-то упало, загремело, взвизгнуло и зашипело: — Так, зайки, на сегодня закончили, потом все доделаем. Завтра… нет, послезавтра! Или на следующей неделе, разберемся. Юль, проводи девочек. Давайте, живей, живей… ДИНА, АЛЛО! Ох, блин, уберите уже отсюда зонт, пока кто-нибудь не наеб… эээ… НЕТ, ТЫ НЕ ОТВЛЕКАЕШЬ, У МЕНЯ КАК РАЗ СВОБОДНЫЙ ДЕНЬ!
— Правда? — протянула я с долей сомнения и, не давая себе опомниться, бросилась в омут с головой: — Тогда… тогда могу я попросить о новой фотосессии?
В борьбе титанов с новыми богами
Повержен будет старый идеал,
Сизиф уснет, нагруженный камнями,
