— Китти рассказывала о вас.
— Спокойной ночи, сестра Хоуи, — попрощался О’Рейли и вышел.
По дороге в кафетерий он думал о Джейн Хоуи и о том, что она может пополнить ряды его друзей, если для него с Китти наконец начнется новая жизнь вдвоем. При мысли о друзьях О’Рейли воспрял духом: близкие ему люди — Кроми, Бересфорд, Хильда Манвелл, Чарли… И Донал.
О’Рейли не знал, стоит ли позвонить Барри и попросить его передать последние сведения о Донале его жене, Джули. С другой стороны, Джули сейчас изводится от беспокойства, а известия недостаточно хороши, чтобы избавить ее от опасений. Лучше созвониться утром, к тому времени Доналу наверняка полегчает.
В «Пещере» О’Рейли засиделся над чашкой чаю. В такой поздний час посетителей в кафетерии было немного. О’Рейли прислушался к себе: аппетит отсутствовал начисто, неужели он так разволновался из-за Донала? В былые времена Фингал О’Рейли никогда не отказывался от еды. Однажды в студенческие годы он ухитрился дважды умять рождественский ужин. Без особых последствий.
Он закрыл глаза.
И услышал церковные колокола. Закончилась рождественская служба, ликующий перезвон плыл над Дублином, отчетливо слышный и в зажиточных домах на Лансдаун-роуд, и в трущобах Либертис.
Падди Кьоу и Кевин Доэрти вновь находились в палате святого Патрика. Дыхание Кевина было ровным, щеки розовыми, усы Падди Кьоу — аккуратно подстриженными. Фингал подмигнул Падди, и тот в ответ лихо отдал ему честь левой рукой.
Эти двое были здоровы, но по традиции, с давних пор существовавшей в больнице сэра Патрика Дана, самых бедных бывших пациентов утром в сочельник приглашали к праздничному столу. Палату украсили остролистом и бумажными лентами, поставили елку, увешанную мишурой и разноцветными стеклянными шарами. Из раструба граммофона летели звуки рождественской песни «Вести ангельской внемли». Угощение разносили студенты четвертого курса под надзором старшего персонала больницы.
Фингал пригубил хереса, которого налили всем, кроме Рональда Геркулеса Фицпатрика, потягивавшего апельсиновый сок.
— Сейчас обслужим клиентов, перехватим чего-нибудь сами — и мы свободны, — сказал Кроми. — Сегодня у меня свидание.
Кроми начал встречаться с Вирджинией Трейнор, однокурсницей Китти.
Фингал уже давно был влюблен в Китти. Правда, как он объяснял Ларсу, связывать себя узами брака он пока не собирался, но все же… Он бросил взгляд в сторону стайки медсестер, среди которых была и Китти. Как всегда, она блистала красотой.
Прибыл доктор Миккс с большим мешком, который взгромоздил на стол, поставленный между рядами кроватей.
— Будьте любезны, доктор Пилкингтон.
Джефф подвел студентов к столу:
— Возьмите по шесть подарков каждый и раздайте пациентам.
Внезапно какой-то шум у двери привлек всеобщее внимание.
— Хо-хо-хо! — послышался басовитый хохот.
В дверях палаты возник белобородый Санта-Клаус в алом костюме. Если бы не рыжие вихры, торчавшие из-под отделанного белой ватой колпака, Фингал ни за что не узнал бы Чарли Грира. Санта-Клаус направился прямиком к сестре Дэли, извлек откуда- то из-за спины веточку омелы и поднял ее над головой.
— С Рождеством, сестра! — воскликнул Санта.
Сестра Дэли зарделась под цвет его шубы, но заявила:
— Сейчас праздник, так что небольшие вольности допустимы, — и под оглушительную бурю аплодисментов поцеловала Санту. — Но предупреждаю всех студентов: держитесь подальше от моих медсестер! — спохватившись, добавила она.
Однако в ее добрых глазах мерцали смешинки.
— Отлично придумано, Чарли, — оценил Фингал. — Дай-ка мне омелу.
В этот момент кто-то потянул его за рукав, Фингал обернулся и увидел, что улыбающийся Боб Бересфорд протягивает ему сверток с подарком.
— Это для твоего приятеля, сержанта. Я подумал, что ты сам захочешь поздравить его.
— Спасибо, Боб. — Фингал взял подарок, а когда проходил мимо Китти, то украдкой показал ей веточку омелы, кивнул в сторону шлюза и подмигнул. Подарок он вручил Падди. — С Рождеством, Падди! Приятно видеть вас бодрым и здоровым.
Аккуратно подстриженные усы зашевелились, Падди Кьоу с улыбкой отозвался:
— Спасибо, сэр. И не только за подарок, но и за то, что не проткнули меня той здоровенной иглой насквозь, а поставили на ноги.
— Ну, это просто моя работа, — смутился Фингал.
— И она вам по плечу, сэр. С Рождеством! — Падди указал в глубину палаты. — Видали, что вон там? — Он изумленно таращил глаза.
Работники больничной кухни расставляли на столе тарелки с дымящимся угощением. Блюда с жареными фаршированными индейками, обложенными картофелем, соседствовали с супницами, полными супа с морковью и брюссельской капустой, и соусниками с густой подливой и клюквенным соусом.
— В жизни такого роскошества не видывал! — признался Падди. — Вот что я вам скажу, мистер О’Рейли: нам с двумя сестрами и братом в нашей каморке такая роскошь и не снится, разве что хлеб макаем в жир на праздники.
Трое людей в одной тесной комнате, на праздничном столе — только хлеб растопленным свиным салом… У Фингала защипало глаза от подступивших слез.
— Сказать по правде, места у нас теперь побольше, чем пару лет назад. Наши старики и младший братишка уже отдали концы. От лихорадки.
Фингал содрогнулся. «Лихорадкой», унесшей жизни матери, отца и брата Падди, был, по всей вероятности, брюшной тиф.
Из-за антисанитарии эпидемии тифа постоянно вспыхивали в дублинских трущобах.
— Вы с родными не можете куда-нибудь переехать?
— А куда? Сестры работают поденщицами, Барри — посыльным. А я вот обиваю пороги, может, и получу британскую пенсию.
