Смиренье вдруг сменяет непокорство.

И даже если ты настороже,

Дорога сердца неисповедима.

Сегодня солнце мило, завтра — ночь.

То, что дурным считалось, вдруг любимо,

То, что желанно было, гоним прочь.

Горят и гаснут страсти, сделав круг:

Все преходяще в мире, полном мук.

Когда вернулась домой, в нос ударил густой сладкий запах, от которого тут же заслезились глаза. Источник столь головокружительного аромата обнаружился в комнате: на тумбочке, стоящей с моей стороны разобранного дивана, сквозь сумрак проступал силуэт вазы с цветами. На цыпочках, чтобы не разбудить спящего мужа, я подошла ближе и с нежностью коснулась загнутых книзу лепестков. В глазах опять защипало, но теперь уже от нежданной заботы, а по сердцу будто прошлись мягкой лапкой. Растроганная, я невесомо погладила Лешу по предплечью и виновато отдернула руку, стоило ему заворчать во сне и перевернуться на другой бок. Устал, бедный, в последнее время работает на износ.

Тихонько прокравшись в ванную, я умылась, стараясь лишний раз не шуметь флакончиками. Здесь же переоделась в захваченную с собой ночнушку, бесшумно скользнула в комнату и нырнула в постель.

Сон не шел. В носу свербело, напоминая о том, что в аптеку я сегодня так и не заглянула. Несколько раз глухо чихнув в ладонь, попеняла себя за забывчивость и попыталась заснуть, спрятав голову под байковое одеяло. Приторный запах цветов с едва уловимой горьковатой ноткой удалось приглушить, но вскоре стало нестерпимо душно и жарко: Леша пробурчал что-то сквозь сон и по привычке подгреб меня под свой бок, придавив тяжелой рукой. Промучившись с четверть часа, я аккуратно выбралась из захвата, шмыгнула носом, протерла слезящиеся глаза и, обхватив вазу, отправилась на кухню.

Щелкнув выключателем, зажмурилась от яркого света, ударившего в лицо. Почему-то резкий аромат лилий, букет которых я сжимала в своих руках, здесь казался не таким уж и сильным. Поставив вазу на стол, немного полюбовалась изящными оранжевыми соцветиями, усыпанными черными крапинками, промыла лицо водой из-под крана и, погасив люстру, вернулась в комнату. Вот только запах словно поселился рядом с постелью, комом встав поперек горла. Даже открытая форточка, впустившая в квартиру зябкий ветерок, не спасала. Вдобавок сломанный фонарь на улице так и продолжал мигать, раздражая рваными отсветами, пробивающимися через тонкие шторы. Когда в висках заломило от едкой пыльцы и скачущих перед глазами желтых пятен, я не выдержала и сбежала в свой маленький чулан-кабинетик.

— Позвольте вас побеспокоить? — вежливо спросила я у полки над рабочим столом, проводя пальцем по корешкам книг. — И кто же составит мне компанию этой ночью, ммм?

В ладонь лег небольшой томик, на обложке которого темноволосая дама с вызовом смотрела на мир поверх обнаженного плеча. Невольно я представила себя на ее месте и попыталась изобразить такой же надменный взгляд, провокационно спустив бретельку ночнушки. А что если бы Никита сфотографировал меня в таком виде? Получилась бы из меня «Венера в мехах»? Невероятно смутившись от этой мысли, я быстро подтянула лямку сорочки, пока она окончательно с меня не сползла, и, поежившись, в два слоя обмоталась серым пледом, висевшим на спинке кресла.

— Ночью в голову всякая глупость лезет, — поделилась я с портретом высокомерной дамы, после чего поспешила открыть книгу, приятно скрипнувшую новеньким корешком, и углубиться в чтение вступительной статьи.

* * *

Утро началось с неожиданного телефонного звонка, пропевшего голосом Клары Румяновой про белогривых лошадок. Но радоваться новому дню, вопреки жизнеутверждающему тексту, совсем не хотелось: голова гудела, а шея затекла от сна в неудобной позе за рабочим столом. Поморщившись, я не сразу поняла, где нахожусь, и ответила на вызов машинально, даже не посмотрев на высветившийся на экране номер.

— Алло, — выдохнула в трубку, попутно пытаясь понять, который сейчас час и почему тело плохо меня слушается.

— Диночка! Дочка! — Голос Ренаты Геннадьевны звучал взволнованно, и я моментально подобралась, резко выпрямившись на стареньком, потертом кресле. — Прости, что звоню ни свет ни заря, но я в совершеннейшей растерянности! Представляешь, «Артмуза» в последний момент отозвала свою коллекцию, а у нас половина первого зала стоит пустая!

— Отозвала коллекцию… — хрипло повторила я и только потом осознала смысл сказанного, нервно воскликнув: — Как отозвала коллекцию?! Завтра же открытие выставки! Что нам на стены вешать?

Ох, как нехорошо! Мысли в голове тут же встали на свои места, и я вспомнила, как ночью сбежала в свою каморку от вездесущего цветочного запаха, зачиталась и, похоже, уснула прямо на книге, прильнув щекой к раскрытой странице. Неудивительно, что теперь каждое движение отдавало болью в затылке.

— Антон Павлович уже звонил, — прозвучало на другом конце телефона, — обещал самолично сфотографировать всех сотрудников отдела и вывесить вместо недостающих портретов.

Старшая коллега неуверенно хохотнула над угрозой заведующего, но в ее коротком смешке мне послышалось больше тревоги, чем веселья.

— Рената Геннадьевна, вы только не волнуйтесь! — Я перевела взгляд на старомодные часы, стоявшие на полочке рядом с коллекцией красивых камушков. — Сейчас приеду, и мы обязательно что-нибудь придумаем, хорошо?

Скомканно попрощавшись, я бросилась из кабинета в ванную. Там наскоро почистила зубы и, на ходу расчесывая волосы пятерней, практически не дыша пробралась в комнату за одеждой. Леша еще спал и лишь ненадолго приоткрыл глаза, перед тем как я аккуратно затворила за собой дверь.

Будить Варю в столь ранний час, зная, как она ненавидит вставать по утрам, было чрезвычайно неудобно. Я несколько раз брала и вновь откладывала телефон, пока наконец не решилась нажать на кнопку вызова: все-таки без хранителя в создавшейся ситуации никак не обойтись. После десяти длинных гудков, когда руки начали мелко дрожать от подступившей паники, недовольный женский голос прохрипел в трубку что-то непечатное, закончив тираду уже с меньшей экспрессией:

— Семь утра, мать твою, Дина! Будь на твоем месте кто другой — убила бы! Какого рожна?

Так повелось, что на работе меня по большей части окружают два типа людей. Первые с улыбкой кивают начальству и благополучно забывают о только что данных поручениях в следующую минуту. Вторые же фырчат и плюются на каждую новую задачу, но выполняют ее с исключительной добросовестностью. Варвара была образчиком людей второй категории. Поэтому, когда я примчалась в музей задолго до его открытия, в хранилище меня уже ждала хмурая девушка с патчами под глазами и небрежным пучком из кудрявых волос на макушке. Повезло, что квартиру она снимает неподалеку.

— И? Что делать будем? — вместо приветствия поинтересовалась Варя, сдирая с лица зеленоватые наклейки и водружая на нос очки. — Из какой задницы нам за сутки достать столько портретов?

— Из фондовой, — робко предложила я, садясь на краешек колченогого стула.

Давно я здесь не была. Уже и забыла, каково это — открывать тяжелую сейфовую дверь, куда нет доступа посторонним; выдвигать огромные решетки, усыпанные разномастными картинами и напоминавшие лоскутное покрывало; перебирать шершавые конверты со спрятанной внутри графикой… Соскучилась.

— Умная, да? — Варя, прищурившись, уставилась на мое лицо и отчего-то весело хмыкнула. — Допустим, я распотрошу запасники. И что дальше? Мне Палыч голову снимет, если я новые работы без экспертизы на выставку допущу!

— А если старые?

— А что старые? — в унисон мне откликнулась острая на язык девушка, включая компьютер. — Старые лежат голенькие, в темной комнате отдыхают. Ни рам, ни этикеток — их никто к экспозиции одеть не соизволил, знаешь ли!

— Знаю, но еще ведь целый день впереди. Я быстренько все сделаю и в копицентр передам. Наберем работ Игу или Молет…

— С ума сошла?! — возмущенно перебила меня Варя, чуть не навернувшись с хлипкого кресла. — Ты бы еще Плюшова вспомнила! Скандала захотела?

Сусликом вытянувшись на стуле, я недоуменно хлопала глазами, пока коллега отчитывала меня за выдвинутое предложение.

— Значит так, дорогуша! Никакой обнаженки! — вынесла вердикт разбушевавшаяся девушка и, зачем-то ткнув пальцем в мою правую щеку, добавила: — А свои предпочтения оставь при себе, я перед руководством объясняться не собираюсь, понятно?

Я усиленно закивала, давая понять, что все услышала и усвоила. Удовлетворившись произведенным эффектом, Варя поправила очки и царственно опустилась перед компьютером, по-прежнему не сводя с меня грозного взгляда.

— Кхм! Может, на всю стену интерактивное полотно развернуть? — словно невзначай предложила она, неловко откашлявшись.

— У нас и так второй зал интерактивный, не получится. Да и не успеем… — отмела я идею, которую и сама недавно обдумывала. — Неужели совсем ничего нет? Из… эээ… безопасного и не порицаемого обществом?

— Родченко есть. Хочешь?

— На выставку «Красота спасет мир»? — Я мученически застонала, представив первые детища конструктивизма посреди работ современных фотографов. А через минуту замерла, осененная гениальной в своей простоте мыслью: — Погоди-погоди! Красота — это ведь как раз то, что мы здесь храним, верно?

— Да ты прямо зришь в корень, — пробубнила Варя, щелкая мышкой по рабочему столу с изображением айсберга, на верней части которого стояла подпись «Экспозиция», а на огромной подводной — «Фонды». Не хватало только «Титаника», переименованного в «Госкаталог».

— Это я к тому, что можно взять фотографии не с портретами, а с нашим музеем! Помнишь, где показана работа реставраторов и чистка экспонатов? Там и старые выставки были с посетителями, по-моему. Что скажешь, наскребем на стену?

Варя откинулась на спинку жалобно скрипнувшего кресла и, обдумывая мои слова, почесала норовившую рассыпаться гульку из темных кудряшек.

— Отчего не наскрести? Наскребем, — вынесла она наконец вердикт, заставивший меня воодушевленно подскочить на месте. — У меня к ним даже рамки со стеклышком есть, специально к юбилею подготовили.

— Ура! — Чуть не взвизгнув от радости, я отбарабанила на столе победный марш, готовая к бурной деятельности. — С чего начнем?

— Сиди тематико-экспозиционный план редактируй, маньячка, — фыркнула Варя, уступая мне свое рабочее место. — У тебя документы с собой?

— Конечно, мы с Ренатой Геннадьевной все оформили. Она скоро должна подъехать.

— Вот приедет — будет кому развеской заняться. А я в архив и к Палычу договариваться.