Прогулявшись мимо совсем старых архивных работ и восхитившись снимками середины прошлого века, я обернулась, чтобы оценить достижения современных художников, и замерла, лишенная дара речи. Посреди красивых модельных лиц с безупречной кожей и томными взглядами я увидела себя, запертую в тонкой белой раме. Гигантский портрет повис перед глазами словно портал в мир самых страшных кошмаров.
— Круто, скажи ведь?
Я в панике отскочила от фотографии и едва не врезалась в подкравшегося сзади мужчину. Когда же подняла глаза от вычурного жилета с бархатными вставками и свисающей из кармана медной цепочкой, буквально задохнулась от возмущения, опознав в непрошеном комментаторе ухмыляющегося Никиту. С чрезвычайно довольным видом он стоял перед собственной работой и ее прообразом, не потрудившись даже снять с лица громоздкие темные очки, выглядевшие в зале музея так же неуместно, как пирсинг в пупке тициановской Данаи.
— Я же говорил, что будет шедевр. А ты не верила!
— Ты? — От негодования я поперхнулась воздухом и не сразу исправила вылетевшую ненароком грубость: — Вы! Да как вы вообще посмели? Вот это! В музей? Меня! Чтобы все?
Запутавшись в собственных обрывистых вопросах и восклицаниях, я прижала руку ко рту и в панике уставилась на знакомый снимок из той серии, которую Никита задумывал как концептуальную. На переднем плане фотографии красовались мои лодыжки в испачканных грязью ботинках, а на лице, почти полностью спрятанном в сложенных лодочкой ладонях, виднелись черные подтеки, похожие на дорожки от слез. И все бы ничего, окажись на мне хоть клочок одежды, но единственным предметом туалета были злосчастные полусапожки. Неосознанно я перевела взгляд с компрометирующего портрета на свои ноги и с облегчением осознала, что стою в удобных балетках, давно ставших для меня привычной сменной обувью на работе. Вот в них и пойду домой — не так уж сегодня и холодно.
— Дин, тебе что, не нравится?
Я яростно помотала головой, ощущая, как обида поднимается во мне горькой волной. За что он так со мной? Я же просто хотела привлечь Лешино внимание, а вовсе не внимание посторонних людей.
— Но я же здесь… — выдавила из себя и, сделав глубокий вдох, с трудом озвучила обличительный факт страшным-престрашным шепотом: — голая!
— Не голая, а обнаженная, — наставительно произнес Ник, совершенно не стесняясь стоявших рядом посетителей и впервые в жизни всколыхнув во мне желание стукнуть собеседника по голове. — Моя лучшая работа, без шуток. Ты, кстати, как о ней узнала-то?
— Сердцем почувствовала, — глухо отозвалась я, парализованная происходящим.
Вокруг нас скапливалось все больше людей. Казалось, каждый из них пялился на меня, без труда распознав личность хрупкой девушки на фотографии, а я так и стояла перед своей копией не в силах сделать шаг в сторону. Ужас, неверие, смущение смешались в невообразимый коктейль, сковавший по рукам и ногам. Все, что я могла, — смотреть на собственное изображение, подмечая даже самые незначительные детали: вот маленькая родинка на левом плече, едва заметный след от белья на бедре, крупинки песка, прилипшие к протекторам ботинок… По отдельности это были мелкие несовершенства, но вместе они складывались в образ, тугим комком пробравшийся в самую душу. Я закусила губу, ощущая, как глаза начинает неприятно пощипывать.
— Да ладно, Дин! Колись, кто о выставке рассказал? Администратор, что ли? Как ее… с ботоксом на волосах которая… и ресницами ламинированными… Блин, забыл!
— Анастасия, — машинально подсказала я имя длинноволосой девушки, где-то на задворках сознания удивившись причудливым названиям процедур в индустрии красоты.
— Точно! — Никита победно щелкнул пальцами, радуясь удачной догадке. — Она, да? Ну давай, признавайся!
Увлеченный выдвинутой версией, подлый фотограф приобнял меня за плечи и притянул к себе, чтобы удобнее было секретничать. Как ни странно, от такого возмутительного вторжения в личное пространство оцепенение спало и я вдруг почувствовала почти непреодолимый порыв содрать с этого самодовольного павлина раздражающие темные очки. Стоит здесь весь такой гордый и уверенный в себе! Конечно, не он же красуется на стене голый! То есть обнаженный!
— Вы не могли использовать мои фотографии без разрешения, — выпалила я вместо ответа, отшатнувшись от мужчины. — А я вам его не давала.
— А? Вообще-то давала. — Ник, словно бы удивленный моей реакцией, приподнял брови. — Все мои клиенты подписывают договор.
И тут я вспомнила, что Анастасия действительно протягивала мне какие-то бумаги на подпись. Но их было так много, а я настолько сильно нервничала перед фотосессией, что едва ли просмотрела половину из подписанных документов. А что если…
Пугающая мысль прошила насквозь, заставив поежиться и приобнять себя за плечи в глупой попытке защититься от растекшегося по телу холода.
— Значит, вы можете вот так выставить все мои фото?
— Только те, что не раскрывают личность модели.
— Но ведь здесь мои ботинки! — воскликнула я и тут же прикусила язык, боясь привлечь лишнее внимание посетителей выставки.
Два молодых человека, почти уткнувшихся носом в соседнюю работу, оказались слишком близко, чтобы продолжать разговор, не предназначенный для ушей посторонних.
— Ммм? — Никита с самой серьезной миной осмотрел фотоулику и перевел взгляд на мои ноги. — Думаешь, тебя кто-то опознает по ботинкам?
— Тссс! — Испугавшись, я зажала ладонью рот слишком болтливого собеседника и вздохнула с облегчением, лишь когда парочка фотолюбителей вдосталь обсудила технику выполнения снимка и перешла в следующий зал. — Ой, извините!
С запозданием почувствовав неловкость от собственной дерзости, я поспешно отстранилась и на всякий случай убрала руки за спину. Глаза невольно уткнулись в пол, прячась от пронизывающего мужского внимания.
— Дина, солнышко, — произнес Ник, на этот раз понизив голос, чтобы не провоцировать мою и без того повышенную нервозность, — поверь, твои ботиночки определенно прелестны, но отнюдь не…
Фотограф покрутил пальцами в воздухе, явно подбирая для моей обуви определение помягче.
— Не эксклюзивны? — подбросила я подходящее слово, стараясь заполнить красноречивую паузу: не сомневаюсь, что сам Никита предпочитает если не индивидуальный пошив, то по меньшей мере вещи из лимитированных коллекций.
— Увы. Даже несмотря на царапину на левом мыске, так что расслабься.
Что? Там еще и царапина?
— Да не в ботинках дело, как вы не понимаете! — Я мотнула головой, стараясь подавить в себе накопившуюся за последние сутки раздраженность. — Человек ведь не из одежды состоит. Есть же узнаваемые черты и линии…
— Правда? — Ник даже на секунду приподнял солнечные очки, чтобы с показным любопытством взглянуть на фотографию, ставшую причиной нашего спора. — Это какие?
— Да вы издеваететсь, что ли?! — окончательно вышла я из себя, сбитая с толку просто чудовищной бестактностью. — Или действительно ничего не видите? Я что, настолько… стандартная?
Ник повернулся ко мне, вновь водрузив на нос свои ужасные очки. Из-за широких темных стекол было совершенно непонятно выражение лица фотографа, и я будто снова оказалась под прицелом его объектива.
— Ты не стандартная. Это они, — вдруг произнес Никита, указав на соседние портреты с красавицами: знойными, роковыми, утонченными, ослепляющими своей безукоризненной внешностью, — все как под копирку. А ты нет.
Слова мужчины, внезапно решившего поделиться своими мыслями, прозвучали слишком спокойно, чтобы заподозрить в них шутку. Вот только эта откровенность болезненно задела какую-то жилу в груди, отчего я отвела глаза, не торопясь с ответом.
— Поверь, Дина, твои черты и линии эксклюзивнее даже черевичек императрицы, — продолжил Ник, а затем окончательно выбил у меня почву из-под ног, прошептав на самое ухо: — Я бы узнал их в любом ракурсе, но сомневаюсь, что здешние ротозеи могут похвастаться тем же.
От откровенного намека, в каких именно ракурсах меня видел он сам, и от горячего дыхания, стекшего по позвоночнику россыпью колючих мурашек, я нервно повела плечом и поплотнее запахнула кардиган, не зная, куда деть руки. Поэтому, когда в следующую секунду в моем кармане в беззвучном звонке задрожал телефон, я схватилась за него как за спасительную соломинку. Лешенька, если это ты, жди сегодня самую пылкую благодарность, на которую я только способна!
— Ты где? — раздался в трубке голос Варвары, предпочитавшей в любом разговоре переходить сразу к сути. — Проверила выставку?
— Да, доброе утро… — произнесла я на автомате, совершенно беспричинно расстроенная тем фактом, что моим освободителем оказался не любимый человек, а музейный хранитель. — Я сейчас в первом зале, у входа в…
— Вижу, — перебила меня девушка и сбросила вызов.
Не успела я осознать, что снова оказалась один на один с щекотливой ситуацией, которую сама и создала, как плеча коснулась чья-то рука, заставившая обернуться и облегченно выдохнуть.
— Поздравляю, выглядит все прилично. — Варя махнула в сторону стены с музейными фотографиями, выуженными из фонда благодаря ее стараниям. — Я только от Палыча, он доволен. Просил тебя, кстати, помочь с какой-то инклюзивной программой, а то Ира приглашенного экскурсовода встретить не успевает.
— Спасибо, мне уже сказали. Познакомься, это Никита… — Я на секунду замялась, но, спешно выцепив глазами этикетку под скандальной фотографией, представила мужчину по всей форме: — Никитин.
Это точно его фамилия? Как-то не вязалась такая незамысловатая тавтология со стоящей напротив персоной.
— Никита Никитин? — повторила Варя, по-видимому тоже впечатленная получившейся комбинацией.
— Мои родители не отличались оригинальностью.
— А по вам и не скажешь. — Девушка изучающим взглядом пробежалась по фигуре фотографа, с отрешенным видом застывшего возле своей коллекции. — В очках-то все видно? Может, снимете?
