— Антон Павлович уже звонил, — прозвучало на другом конце телефона, — обещал самолично сфотографировать всех сотрудников отдела и вывесить вместо недостающих портретов.
Старшая коллега неуверенно хохотнула над угрозой заведующего, но в ее коротком смешке мне послышалось больше тревоги, чем веселья.
— Рената Геннадьевна, вы только не волнуйтесь! — Я перевела взгляд на старомодные часы, стоявшие на полочке рядом с коллекцией красивых камушков. — Сейчас приеду, и мы обязательно что-нибудь придумаем, хорошо?
Скомканно попрощавшись, я бросилась из кабинета в ванную. Там наскоро почистила зубы и, на ходу расчесывая волосы пятерней, практически не дыша пробралась в комнату за одеждой. Леша еще спал и лишь ненадолго приоткрыл глаза, перед тем как я аккуратно затворила за собой дверь.
Будить Варю в столь ранний час, зная, как она ненавидит вставать по утрам, было чрезвычайно неудобно. Я несколько раз брала и вновь откладывала телефон, пока наконец не решилась нажать на кнопку вызова: все-таки без хранителя в создавшейся ситуации никак не обойтись. После десяти длинных гудков, когда руки начали мелко дрожать от подступившей паники, недовольный женский голос прохрипел в трубку что-то непечатное, закончив тираду уже с меньшей экспрессией:
— Семь утра, мать твою, Дина! Будь на твоем месте кто другой — убила бы! Какого рожна?
Так повелось, что на работе меня по большей части окружают два типа людей. Первые с улыбкой кивают начальству и благополучно забывают о только что данных поручениях в следующую минуту. Вторые же фырчат и плюются на каждую новую задачу, но выполняют ее с исключительной добросовестностью. Варвара была образчиком людей второй категории. Поэтому, когда я примчалась в музей задолго до его открытия, в хранилище меня уже ждала хмурая девушка с патчами под глазами и небрежным пучком из кудрявых волос на макушке. Повезло, что квартиру она снимает неподалеку.
— И? Что делать будем? — вместо приветствия поинтересовалась Варя, сдирая с лица зеленоватые наклейки и водружая на нос очки. — Из какой задницы нам за сутки достать столько портретов?
— Из фондовой, — робко предложила я, садясь на краешек колченогого стула.
Давно я здесь не была. Уже и забыла, каково это — открывать тяжелую сейфовую дверь, куда нет доступа посторонним; выдвигать огромные решетки, усыпанные разномастными картинами и напоминавшие лоскутное покрывало; перебирать шершавые конверты со спрятанной внутри графикой… Соскучилась.
— Умная, да? — Варя, прищурившись, уставилась на мое лицо и отчего-то весело хмыкнула. — Допустим, я распотрошу запасники. И что дальше? Мне Палыч голову снимет, если я новые работы без экспертизы на выставку допущу!
— А если старые?
— А что старые? — в унисон мне откликнулась острая на язык девушка, включая компьютер. — Старые лежат голенькие, в темной комнате отдыхают. Ни рам, ни этикеток — их никто к экспозиции одеть не соизволил, знаешь ли!
— Знаю, но еще ведь целый день впереди. Я быстренько все сделаю и в копицентр передам. Наберем работ Игу или Молет…
— С ума сошла?! — возмущенно перебила меня Варя, чуть не навернувшись с хлипкого кресла. — Ты бы еще Плюшова вспомнила! Скандала захотела?
Сусликом вытянувшись на стуле, я недоуменно хлопала глазами, пока коллега отчитывала меня за выдвинутое предложение.
— Значит так, дорогуша! Никакой обнаженки! — вынесла вердикт разбушевавшаяся девушка и, зачем-то ткнув пальцем в мою правую щеку, добавила: — А свои предпочтения оставь при себе, я перед руководством объясняться не собираюсь, понятно?
Я усиленно закивала, давая понять, что все услышала и усвоила. Удовлетворившись произведенным эффектом, Варя поправила очки и царственно опустилась перед компьютером, по-прежнему не сводя с меня грозного взгляда.
— Кхм! Может, на всю стену интерактивное полотно развернуть? — словно невзначай предложила она, неловко откашлявшись.
— У нас и так второй зал интерактивный, не получится. Да и не успеем… — отмела я идею, которую и сама недавно обдумывала. — Неужели совсем ничего нет? Из… эээ… безопасного и не порицаемого обществом?
— Родченко есть. Хочешь?
— На выставку «Красота спасет мир»? — Я мученически застонала, представив первые детища конструктивизма посреди работ современных фотографов. А через минуту замерла, осененная гениальной в своей простоте мыслью: — Погоди-погоди! Красота — это ведь как раз то, что мы здесь храним, верно?
— Да ты прямо зришь в корень, — пробубнила Варя, щелкая мышкой по рабочему столу с изображением айсберга, на верней части которого стояла подпись «Экспозиция», а на огромной подводной — «Фонды». Не хватало только «Титаника», переименованного в «Госкаталог».
— Это я к тому, что можно взять фотографии не с портретами, а с нашим музеем! Помнишь, где показана работа реставраторов и чистка экспонатов? Там и старые выставки были с посетителями, по-моему. Что скажешь, наскребем на стену?
Варя откинулась на спинку жалобно скрипнувшего кресла и, обдумывая мои слова, почесала норовившую рассыпаться гульку из темных кудряшек.
— Отчего не наскрести? Наскребем, — вынесла она наконец вердикт, заставивший меня воодушевленно подскочить на месте. — У меня к ним даже рамки со стеклышком есть, специально к юбилею подготовили.
— Ура! — Чуть не взвизгнув от радости, я отбарабанила на столе победный марш, готовая к бурной деятельности. — С чего начнем?
— Сиди тематико-экспозиционный план редактируй, маньячка, — фыркнула Варя, уступая мне свое рабочее место. — У тебя документы с собой?
— Конечно, мы с Ренатой Геннадьевной все оформили. Она скоро должна подъехать.
— Вот приедет — будет кому развеской заняться. А я в архив и к Палычу договариваться.
Оставшись одна, я тут же накинулась на документацию: развернула списки экспонатов поверх экрана и чуть не взвыла от объема предстоящей работы. Ничего, прорвемся! Главное не утонуть в этом океане инвентарных номеров, от которых спустя полчаса начали слезиться глаза.
Когда я все же нашла подходящие снимки и отправила их данные Варе, дышать носом у меня уже не выходило. Организм, ослабленный разыгравшимся в последние дни поллинозом, взбрыкнул и напомнил о давней, заработанной еще в начале музейной практики непереносимости пыли. Увы, полтора года в должности хранителя наградили меня не только бесценным опытом, но и аллергическим ринитом, спровоцированным различными грибками, бактериями, пылевыми клещами и отравой от крыс, то и дело норовящих закусить ценностями мировой культуры. И, как бы мне ни нравился незаметный труд хранителя, от которого зависела сохранность шедевров великих мастеров, их прием, маркировка, систематизация и даже транспортировка, состояние здоровья вынудило перейти к экспозиционерам, под теплое крыло Ренаты Геннадьевны. Она многому меня научила, в том числе созданию экспликаций, за которые я сейчас и засела, стараясь не обращать внимания на собственное разбитое состояние. Надеюсь, копировально-печатный центр войдет в положение и оформит информационную табличку уже сегодня…
— Да-а, Динка, в хранилище тебе путь заказан, — протянула Варя, вернувшаяся со стопкой архивных коробок в руках. — Глазки красные, нос опухший! Красотка!
— У беня птосто насбок, — виновато прогундосила я, отсмаркиваясь в бумажную салфетку и возвращаясь к работе.
— Чего-чего??? — насмешливо переспросила девушка, сложив свою ношу на стол. — Сама поняла, что сказала?
— У беня…
— Так, стоп! — Варвара выставила вперед пятерню, прерывая мою попытку объясниться. — Сначала лекарство!
Затуманенным взглядом я проследила, как коллега сноровисто распечатывает выуженную из-за стеллажа бутыль, отмеряет необходимую дозу и протягивает мне мензурку, наполненную темно-янтарной жидкостью.
— Пей!
Подчиняясь приказному тону, я залпом опрокинула в себя микстуру и надрывно закашлялась, когда адское снадобье обожгло горло.
