К чести Роберто, он сидит тихо, не пытаясь что-то мне подсказывать или одергивать, только губы напряженно сжаты, да пальцами вцепился в борт, так что они побелели.
На ровном участке Книжной улицы мне удается не только догнать, но и перегнать карету кучеров. Слышу, как восторженно пищит Хлоя, но чувствую — рано радоваться. Рано. Стремясь опередить нас, соперник забирает вправо, его выносит на полосу цветов и зелени отделяющую дорогу от тротуара. Карета налетает на огромное дерево, проносится вперед, а дерево шумно падает, ударяя нас на излете пухлым облаком зелени.
Мы теряем слишком много время. Сопернику остаются считаные секунды до победы. Я сжимаю зубы.
— Держитесь! — кричит Реми. — Держись изо всех сил!
Я не успеваю сообразить, что происходит. Карета гулко вздрагивает, делает рывок вверх и несется вперед так, что дома по краям улицы сливаются в одну белесую полосу. Роберто сжимает меня в объятиях, не давая упасть. И только тут я понимаю, что не слышу стука копыт.
Кричу, но не от страха, а от восторга! Мы несемся в паре метров над землей. Лошади словно и не заметили разницы, лишь несутся с невиданной легкость. А карета парит, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Рискую обернуться и вижу помогающие ей удерживать равновесие небольшие боковые крылья похожие на плавники и высокий гребень на крыше.
Мы врываемся на площадь у мэрии, оставив соперника позади! Столпившиеся у финиша зрители кричат от восторга, приветствуя невиданную летающую карету.
— Нечестно! — кричит кучер, едва поравнявшись с нами.
— А кто говорил «магию на полную крути»? — спрашивает его Реми, прыжком покидая карету и помогая спуститься Хлое.
— Победа честная, хоть и совершенно удивительная, — признает мистейр Грасс, вытирая вспотевший лоб. — Будь у нас такие красотки вместо дилижансов, отсюда до столицы можно было бы добраться за день.
— Экспериментальная модель, — с гордостью говорит Реми, похлопав карету по глянцевому боку.
— Если вас интересуют госзаказы, только шепните. И я надеюсь, вы занимаетесь междугородными перевозками?
— Доставим вас, куда скажете, в лучшем виде, — салютует Роберто. — Но сейчас…
— Идите, идите, — машет рукой мистейр Грасс, — празднуйте, ликуйте. Имеете право.
Я отдаю вожжи Роберто, и спешим домой. Ликовать.
Добираемся буквально за минуты. Реми идет ставить карету, Хлоя с ним.
— Зоя, пойдемте в беседку? — зовет Роберто, и я рада этому.
Мы стоим у резной белой стены, увитой розами, окутанные их тяжелым, чувственным ароматом. Роберто так близко, что я чувствую запах его лосьона для бритья. От волнения сбивается дыхание и холодеют руки, как будто вся кровь прилила к сердцу. И оно оглушительно стучит, будто отмеряет все ускоряющееся время.
Я немного завидую Хлое в том, как она может открыто проявлять свои чувства. Уверена, она не стояла бы, глядя в пол, задыхаясь от желания близости и страха в этом признаться. Все, на что меня хватает — поднять голову и посмотреть прямо, не пряча взгляд. И даже это оказалось так страшно, что у меня кружится голова. Я всегда думала, что чувства делают меня уязвимой. Что их нужно спрятать подальше, тогда я буду всегда владеть ситуацией. Но я не хочу ей владеть! Я хочу довериться.
Но, когда Роберто делает шаг вперед, я все равно пытаюсь отшатнуться. Вот только в спину мне упирается белая резная стена беседки. Кажется, еще секунда, и я запаникую и убегу. Но у меня нет этой секунды. Губы Роберто требовательные, настойчивые., руки жадные. Жаркий шепот обжигает шею. И мне кажется, что на мгновение я зависаю на тонкой проволоке, балансируя между «да» и «нет». Между старой мной, закрытой и строгой, и новой, неизведанной. Но проволока рвется, и я падаю в бушующие, разрывающие меня эмоции. Так остро и сладко.
Я не знаю, сколько еще мы стоим в саду, время утрачивает значение. Роберто подхватывает меня на руки и садится на скамейку рядом.
— Все, — выдыхает он, — не могу больше.
— Что не можешь? — как-то даже немного испуганно спрашиваю я. Я-то еще могу!
— Не могу больше ждать. Пойдем жениться прямо сейчас, а то, боюсь, до утра не дотерплю, — отвечает он. — И вместо молодого, полного сил красавца-мужа, ты получишь только погребальные хлопоты.
— Вот дурной, не говори так, — сержусь я.
А он смеется и, пользуясь моей близостью и беспомощностью у него на руках, целует выглядывающую из декольте ложбинку груди.
Рассвет мы встречаем в саду. Сонные, запутавшись в густо оплетших беседку розах, но все распутав и решив в наших судьбах.
Хлоя. Новый день
— Скоро рассвет, — говорит Реми, подходя к окну.
В глубокой синеве неба, действительно, уже угадывается отсвет будущей зари. И мне кажется, что утро нового дня принесет нам и новую жизнь. Слишком многое меняется.
— Хочешь, я схожу и сварю кофе? — предлагает он и садится рядом, отодвинув в сторону прикорнувшего Дамблби — одного из малышей-рибисов, что похож на толстенького голубого шмеля.
— Хочу кофе, но не хочу, чтобы ты уходил, — отвечаю я.
Пусть диванчик в моем приюте для фамильяров маленький и старый, а платье, еще вчера казавшееся верхом не только красоты, но и удобства, безжалостно впивается в бока, мне хорошо, как никогда в жизни не было.
— Я изобрету аппарат, который будет сам варить кофе, — говорит Реми, обнимая меня и прижимая к себе, — нужно будет только нажать на кнопку, и он сам все сделает. Как раз для таких случаев.
— Я уже говорила, что тобой восхищаюсь? — спрашиваю я, положив голову ему на плечо и устраиваясь поудобнее.
— Определенно, нет. В любом случае такое можно и повторить.
— Я тобой восхищаюсь. Тем, как ты создаешь истинные чудеса. Тем, какой ты умный и добрый. Как от твоей кожи, вот тут, — я легко касаюсь губами ямочки на шее, — пахнет теплым, нагретым на солнце деревом.
— А я восхищаюсь твоей открытостью. Тем, что ты можешь сказать такое, в чем люди обычно боятся признаться себе даже в мыслях. И тем, какие у тебя тонкие, нежные пальцы. Какая ты добрая и трогательная. И такая хрупкая, что я боюсь сломать тебя, — голос Реми глухой, хриплый, — боюсь напугать, оттолкнуть. Нарушить возникшее между нами хрупкое чувство и потерять тебя.
Впервые за вечно невозмутимым и спокойным фасадом, я чувствую дрожащую струну переживания. Такую тонкую и острую, как замерший у сердца клинок.
И я сама тянусь к его губам.
